Опричнина Ивана Грозного

     После речи к народу царь «великодушно»  объявил о помиловании более  чем половины осуждённых. Из 300 опальных, выведенных на площадь. Примерно 184 человека были отведены в сторону и тут  же переданы на поруки земским боярам и дворянам. Вслед за тем стали  громко зачитываться остальным осуждённым их «вины», и начались казни. Первыми  на эшафот взошли члены земской Боярской думы печатник Висковатый и главный  казначей Фуников. Висковатого, раздев донага, привязали к брёвнам, составленным наподобие креста. Печатника, висевшего  на кресте, разрезали живьём на части. Затем на лобное место вывели Фуникова. Фуникова сварили, обливая попеременно  крутым кипятком и студёной водой. За Фуниковым пришёл черёд других руководителей  приказов. Казни на Поганой луже продолжались четыре часа. Тотчас после  казни московских дьяков опричники  обезглавили новгородских дьяков К. Румянцева и Б. Ростовцева. За ними последовали многие знатные вассалы  новгородского архиепископа. Всего  за четыре часа были казнены 116 опальных дворян. 

     2.4. Сожжение Москвы

     Но  опричники оказались неспособными сражаться с вооружённым и  сильным врагом. Хан Девлет-Гирей  объявил о «священной войне» против русских. На время похода ему удалось  объединить силы крупнейших татарских  ханств. Кроме Крымской орды, во вторжении  участвовали Большая Ногайская  орда и Малые ногаи. Ханские эмиссары поддерживали тайные сношения с казанскими и астраханскими татарами, черемисой  и другими народами Поволжья.

     В 1571 году Орда вторглась на Русь из района Северского Донца и Дона. Не имея точных сведений о местонахождении царя и воевод, хан не предполагал идти на Москву, боясь потерять людей. Его план сводился к тому, чтобы напасть на Козельск и, ограбив пограничные места, повернуть в степи. Однако едва хан достиг Молочных Вод, к нему был приведён перебежчик. Изменник заявил хану, что на подступах к Москве нет крупных военных сил. Хан Девлет-Гирей не раз грабил пограничные русские уезды, но никогда не отваживался приближаться к русской столице. Показания перебежчика ободрили хана и покончили с его колебаниями.

     В мае земские воеводы заняли позиции  на Оке. Царь с опричниками выступил к ним на помощь в Серпухов. Русские  ждали татар со стороны Тулы и Серпухова. Однако хан, свернув с прямого пути, устремился на север по Свиной дороге. При подходе к Серпухову царь оставался в полной уверенности, что татары двигаются по дороге Тула – Серпухов. Земская армия надёжно прикрывала серпуховские переправы. Но Крымская орда, переправившись через Угру, беспрепятственно обошла приокские укрепления с запада, намереваясь отрезать русскую армию с тыла. В такой ситуации Грозный принял решение покинуть армию. Желая оправдать свое бегство, царь желчно бранил воевод, не предупредивших его о передвижении татар. Бегство царя с поля боя произвело на армию тягостное впечатление.

     Между тем подвижная татарская конница  устремилась к Москве со стороны  Калуги, угрожая отрезать пути отступления  русским полкам, находившимся в Серпухове. Часть орды повернула к Серпухову, разгромив по пути сторожевой полк опричного войска. Не имея достаточных  сил, чтобы остановить татар, русские  поспешно отступили к Москве.

     23 мая воеводы, подойдя к Москве, укрылись за Неглинной в опричных  кварталах столицы. Татары, следовавшие  по пятам за русскими, вышли  в окрестности Москвы в тот  же день, что и воеводы. Хан  разбил свой лагерь неподалёку  от села Коломенского. 24 мая 1571 года татарские разъезды подожгли незащищённые предместья Москвы и некоторые постройки в Земляном городе. Находившаяся в Москве армия понесла тяжёлые потери. Полки, стоявшие на тесных улицах Земляного города, утратив всякий порядок, смешались с населением, бежавшим из горящих кварталов. В течение трёх часов Китай-город, Кремль, Земляной город и предместья столицы выгорели дотла. После тела сгоревших и задохнувшихся убирали почти два месяца. Татары пытались грабить горящую Москву, но те из них, кому удавалось проникнуть за крепостные стены, гибли в огне. На другой день после пожара татары отступили по рязанской дороге в степи.

     Второй  раз хан Девлет-Гирей вторгся на Русь 23 июля 1572 года. Однако объединённые земско-опричные войска под командованием князя М.И. Воротынского у села Молоди (в 50 километрах от Москвы) разбили войска крымского хана. Страна была спасена. Однако это не спасло от смерти самого Воротынского, которого через год арестовали и убили. 

3. Конец опричнины

     Опричнина была мерой сугубо политической, её задача сводилась к утверждению  неограниченной единодержавной власти монарха. На шестом году опричнины царь, казалось бы, добился своего. Под  тяжестью кровавого террора исчезли  все видимые признаки недовольства в стране. Всё кругом безмолвствовало. Но репрессии чрезмерно усилили  влияние опричного руководства, образовавшего как бы «правительство над правительством». Царь увидел в этом угрозу для своей власти.

     Творцы  опричнины, в конце концов, сами стали  жертвами созданной ими адской машины. Басмановы были отстранены от дел  до начала новгородского похода. Вяземский  подвергся опале несколько позже. На него подал донос опричный ловчий Григорий Ловчиков. Малюта Скуратов и  Василий Грязной использовали донос  Ловчикова, чтобы свергнуть старое руководство опричнины. Если земских  «изменников» казнили публично, при  огромном стечении народа, то с руководителями опричнины расправились втихомолку, без лишнего шума. Устранив Басмановых и Вяземского, Скуратов приступил  к систематическому разгрому опричной думы.

     Крушение  опричного правительства после  новгородского похода стало неизбежным. После опалы на Басманова чин  кравчего был передан Ф.И. Салтыкову-Морозову. Но новому кравчему пришлось недолго  заседать в опричной думе. После  сожжения Москвы татарами он был казнён. После мая 1571 года царь Иван велел утопить в реке видного опричного боярина князя В.И. Тёмкина и его сына опричного воеводу Ивана. Инициатором казней 1571 года был глава опричного сыскного ведомства Малюта Скуратов. Царь полагался на его советы при решении как политических так и сугубо личных дел.

     В последний период существования  опричнины произошло полное обновление опричного руководства. В опричную думу вошли князья Пётр Пронский, Хованские  и другие лица, которые были роднёй князя Владимира Старицкого или  ранее служили при его дворе.

     Наивысшего  могущества к концу опричнины  достиг М.Л. Скуратов-Бельский. В походе на Пайду в январе 1573 года он находился в ближней свите царя как дворянин из бояр. Под стенами Пайды он и погиб. Руками Скуратова царь расправился со старой опричной гвардией и подавил все признаки недовольства внутри опричнины. Ко времени ликвидации опричнины Скуратов не только не утратил своего влияния, но, напротив, достиг наивысшего могущества.

     Большим влиянием в опричнине пользовался, наряду с М. Скуратовым, думный дворянин В.Г. Грязной. Сразу после гибели Скуратова он был изгнан с опричной службы. Грязной был отослан в Нарву, а оттуда в небольшую крепость Донков на крымской границе.

     После падения опричного руководства  царская дума пополнилась земскими дворянами. В земщине возмущение против опричных злоупотреблений было повсеместным. Власти не могли больше игнорировать это обстоятельство. Наиболее дальновидные члены думы стали сознавать  опасность полной деморализации опричнины и попытались как-то бороться с ней. После казни Басмановых царь велел подобрать жалобы земских дворян и расследовать наиболее вопиющие злоупотребления опричников. Телега опричного правосудия сделала настолько крутой поворот, что под её колёсами оказались очень многие видные опричники. Казни и судебные преследования расстроили механизм опричного управления. Опричная администрация, прежде деятельная и энергичная, была охвачена паралитическим состоянием. Попытки положить конец наиболее вопиющим злоупотреблениям не затрагивали основ опричного режима, но проводились они с обычной для Грозного решительностью и беспощадностью и вызвали сильное недовольство в опричном корпусе.

     Царь  и его сподвижники долго медлили  и колебались, прежде чем решились полностью покончить с опричниной. Известие о разгроме татар под  Москвой, по-видимому, положило конец  колебаниям. Для начала было введено  единое наместничество, что позволило  осуществить объединение опричной и земской казны. С 1572 года власти приступили к реорганизации военных сил, разделение которых нанесло огромный ущерб обороне страны. Объединение опричных и земских военных сил и подчинение опричных воевод земским свидетельствовало о том, что опричнина утратила значение привилегированного охранного корпуса, преторианской гвардии царя. Многочисленные перегородки между опричниной и земщиной, воздвигнутые в сфере военного и административного управления, пали одна за другой.

     Признаки  перемен явственно обозначились во второй половине 1572 года, когда опричники стали покидать старые поместья и приискивать владения в земских уездах. После отмены опричнины опричники должны были возвратить земским их вотчины, и все земские, кто оставался ещё в живых, получили свои вотчины, ограбленные и опустошённые опричниками. Взамен отписанных земель опричникам должны были быть розданы другие поместья.

     Отмена  опричнины и объявления о возврате земцам конфискованных у них вотчин породили надежду на отмену всяких ограничений вотчинного землевладения. В таких условиях царь и дума издали 9 октября 1572 года новое Уложение о вотчинах. Приговор 1572 года ограничивал права бояр как на наследственные вотчины, так и на владения, пожалованные из казны. Наследники боярина могли получить вотчину только при наличии специальной оговорки в жалованной грамоте. В противном случае жалованные вотчины переходили в казну сразу после смерти боярина.

     Последним достойным завершением опричных деяний явился царский указ, запрещавший  употреблять самое название опричнины. Грозный не велел поминать опричнину под страхом жестокого наказания. Подобная мера вполне соответствовала стилю опричнины. На первый взгляд, она была свидетельством полного искоренения опричных порядков, а также служила своеобразной оценкой итогов опричнины со стороны Грозного и его окружения. Но более вероятным кажется другое объяснение. Власти боялись нежелательных толков и старались предотвратить критику ненавистных опричных порядков посредством полного умолчания о них.

     Испытывая постоянный страх перед заговорами бояр, в 1575 году царь попытался возродить опричнину в несколько изменённом виде. Грозный ещё раз «отрёкся» от престола и «назначил» своим преемником на царском престоле служилого касимовского хана (крещённого татарского царевича) Симеона Бекбулатовича, а сам принял титул князя московского. На остальных территориях Московского государства с нерусским населением сохранилась власть царя Ивана IV. Удельное правление продолжалось год, помогло искоренить «измену» не только среди бояр, но и среди разбогатевших опричников, после чего царь отказался от этой затеи и вернулся на престол.

4. Суждения современников

      В целом, все разноликие мнения  историков можно свести к двум  взаимоисключающим утверждениям: 1) опричнина была обусловлена личными  качествами царя Ивана и не  имела никакого политического  смысла (В.О.Ключевский, С.Б.Веселовский,  И.Я.Фроянов); 2) опричнина являлась хорошо продуманным политическим шагом Ивана Грозного и была направлена против тех социальных сил, которые противостояли его "самовластию". Последняя точка зрения, в свою очередь, также "раздваивается". Одни исследователи полагают, что целью опричнины было сокрушение боярско-княжеского экономического и политического могущества (С.М.Соловьев, С.Ф.Платонов, Р.Г.Скрынников). Другие (А.А.Зимин и В.Б.Кобрин) считают, что опричнина "целилась" в остатки удельно-княжеской старины (Старицкий князь Владимир), а также направлялась против сепаратистских устремлений Новгорода и сопротивления церкви как мощной, противостоящей государству организации. Ни одно из этих положений не бесспорно, поэтому спор об опричнине продолжается.

    Князь Курбский в своей Истории, перечисляя жертвы Ивановой жесткости, насчитывает их свыше 400. Современники-иностранцы считали даже за 10 тысяч. Совершая казни, царь Иван по набожности заносил имена казненных в помянники (синодики), которые рассылал по монастырям для поминовения душ покойных с приложением поминальных вкладов. Эти помянники – очень любопытные памятники; в некоторых из них число жертв возрастает до 4 тысяч. Но боярских имен в этих мартирологах сравнительно немного, зато сюда заносились перебитые массами и совсем не повинные в боярской крамоле дворовые люди, подьячие, псари, монахи и монахини – «скончавшиеся христиане мужеского, женского и детского чина, имена коих ты сам, господи, веси», как заунывно причитает синодик после каждой группы избиенных массами. Наконец, очередь дошла и до самой «тьмы кромешной»: погибли ближайшие опричные любимцы царя – князь Вяземский и Басмановы, отец с сыном  

           Глубоко пониженным, сдержанно негодующим  тоном повествуют современники  о смуте, какую внесла опричнина  в умы, непривычные к таким  внутренним потрясениям. Они изображают  опричнину как социальную усобицу.  Воздвигнул царь, пишут они, крамолу  междоусобную, в одном и том  же городе одних людей на  других напустил, одних опричными  назвал, своими собственными учинил, а прочих земщиною наименовал и заповедал своей части другую часть людей насиловать. Смерти предавать и домы их грабить. И была туга и ненависть царя в миру, и кровопролитие, и казни учинились многие. Один наблюдательный современник изображает опричнину какой-то непонятной политической игрой царя: всю державу свою, как топором, пополам рассек и этим всех смутил, так, божиими людьми играя, став заговорщиком против самого себя. Царь захотел в земщине быть государем, а в опричнине остаться вотчинником, удельным князем. Современники не могли уяснить себе этого политического двуличия, но они поняли, что опричнина, выводя крамолу, вводила анархию, оберегая государя, колебала самые основы государства. Направленная против воображаемой крамолы, она подготовляла действительную. Наблюдатель, слова которого я сейчас привел, видит прямую связь между Смутным временем, когда он писал, и опричниной, которую помнил: «великий раскол земли всей сотворил царь, и это разделение, думаю, было прообразом нынешнего всеземского разногласия». Такой образ действий царя мог быть следствием не политического расчета, а исказившегося политического понимания. Столкнувшись с боярами, потеряв к ним всякое доверие после болезни 1553 г. и особенно после побега  князя Курбского, царь преувеличил опасность, испугался: «за себя есми стал». Тогда вопрос о государственном порядке превратился для него в вопрос о личной безопасности. И он, как не в меру испугавшийся человек, закрыв глаза начал бить направо и налево, не разбирая друзей и врагов. Значит, в направлении, какое дал царь политическому столкновению, много виноват его личный характер, который потому и получает некоторое значение в нашей государственной истории.