Новые левые. Идеологические истоки и социально-экономические причины

       Р. Дучке, лидер немецких «новых левых» отождествил буржуазную демократию с “фашизмом”, но по другому принципу. С его точки зрения, современный  капитализм – это “колониальный  фашизм”, при котором “первый  мир” выступает в качестве “коллективного фашиста” по отношению к “третьему”¹¹.

       Отдельные группы “новых левых” могли быть также  носителями и других идей или комплексов идей, набор и разброс которых  чрезвычайно велик   (“сексуальная демократия”, “самоуправление трудовых коллективов”, “зеленая революция”, “мистический революционаризм”, “мировая пульсация”, отдельные положения структурализма, постструктурализма, ситуационизма, шизоанализа и т.п.). 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    2.Причины и значения движения «новых левых».

    2.1.Идеологические истоки движения новых левых.                                                                                                                                  

    Выступая  в качестве радикальных критиков капитализма, "новые левые" трактовали свои цели и задачи в "неомарксистских понятиях". Они часто ссылаются на Маркса - на теорию прибавочной стоимости, эксплуатацию, классовую борьбу и т.д. Само понятие "неомарксизм" или как тогда порой говорили "западный марксизм" стало применяться именно в 50-60-е годы.                                                                       

    Это была определенная трактовка марксизма, отражавшая умонастроения левонастроенной  интеллигенции Запада, в котором  отразилось ощущение кризиса культуры и определенного рода разочарование, тоска по несбывшимся надеждам на радикальное преобразование западноевропейского общества, возникшее после разгрома фашизма. Неприятие буржуазности, отчуждения, стремление осуществить революцию в самом образе жизни людей способствовали большому интересу к марксизму. Попытки возрождения советского марксизма, связанные с "оттепелью" 60-х годов, порождали надежды на преодоление догматизированного, марксизма, на возможность творческого обращения с наследием Маркса. В эти годы и на Западе, и на Востоке начинается широкое издание работ классиков марксизма, появляется большая   марксологическая литература¹².

    Фактически  во всех университетах, где бунтовала  молодежь, раздавались призывы обратиться к Марксу. Студенты Гарвардского университета во время бунта 1969 г. вывесили плакат: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его".

    Марксизм  воспринимался и как критика  капитализма, буржуазности,  как  теория насильственного низвержения  существующего, но неприемлемого строя, как нравственное обоснование бунтарства. Особенно привлекательным было обращение к трактовке практики, слияние в марксизме теории и практики, научного анализа с нравственно-мировоззренческими установками. Это уже в 1957 г. хорошо сформулировал Миллс: "Чем бы ни был марксизм, в нем заключается самая важная интеллектуальная драма нашей эпохи, ибо доктрина Маркса включена в политический оборот. Поэтому она представляет и важнейшую политическую драму. В марксизме идея сталкивается с политикой. В нем встречаются интеллигенты, политики, страсти, концепции, самый холодный анализ и самое горячее моральное осуждение. Сходятся - непосредственно, драматическим образом - и творят историю"¹³.

    Теоретический интерес “новых левых” к Марксу, Фрейду и Конраду Лоренцу объясняется в значительной степени тем, что они разработали собственные теории насилия, причем Маркс – теорию революционного насилия. Непосредственно в русло революционного насилия эти взгляды перевел Ф. Фанон, создавший цельную концепцию революционного насилия как “великого ответного механизма” угнетенных (в книге “Проклятьем заклейменные” теории революционного насилия посвящена целая глава – “О насилии”).  Воспевание Ф. Фаноном революционного насилия было воспринято “новыми левыми” как непосредственно, так и через Ж.-П. Сартра, написавшего к книге Фанона предисловие, в котором Сартр дал революционному насилию историческое и философское обоснование¹⁴.            

    Другим  источником теории революционного насилия  у “новых левых” явились концепции  революционного насилия, основанные на опыте партизанской войны в Латинской Америке (латиноамериканскую герилью “новые левые” традиционно поэтизируют и едва ли не обожествляют), в частности, концепции Р. Дебре и колумбийского священника-партизана, одного из теоретиков “теологии освобождения” Камило Торреса. К. Торрес разработал совершенно оригинальную концепцию “Изменение через насилие”, в которой революционное насилие рассматривалось как цивилизующий и обучающий механизм, посредством которого вовлеченные в революционную борьбу массы переходят от отсталого культурно-экономического существования к более прогрессивному (своего рода “теория модернизации”).¹⁵

    К Р. Дебре восходит излюбленная концепция  “новых левых” – концепция “революционного  очага” (т.н. фокизм, от исп. foco de guerrilla – очаг партизанской войны). Концепция “революционного очага” – именно как “партизанской базы” (а затем – укрепленного района), в которой революционеры могли закрепиться и которую они использовали бы для расширения своего влияния, была предложена Р. Дебре на основе изучения опыта вооруженной борьбы в Латинской Америке (в первую очередь кубинского опыта) и мыслилась им как концепция, пригодная исключительно в условиях Латинской Америки¹⁶.

    Однако  к специфике собственной практики “новых левых” концепция “очага” была приспособлена в виде доктрины “создания красных (революционных) баз в университетах и колледжах”. Огромный вклад в развитие этой концепции внес лондонский журнал “Нью лефт ревью”, опубликовавший по теме “красных баз в вузах” подборку статей, в которых отдельные компоненты доктрины были разработаны Джеймсом Уилкоксом, Дэвидом Фернбахом, Дэвидом Трисменом и Энтони Барнетом.¹⁷

    Во  Франции аналогичную роль сыграли  паблоисты (троцкисты из тенденции  Пабло), после чего концепция была “канонизирована” в сознании “новых левых”. Идея революционного насилия как обучающего компонента закрепилась в идеологии “новых левых”.

    Также одним из главных источников  идеологических взглядов «новых левых» было философское течение появившееся  в Германии еще в предвоенные годы, пытавшееся найти выход из мучительного тупика, в который была загнана философия воплощением марксовых идей на практике, а также неприглядным видом чистого капитализма и угрозой фашизма как альтернативы и социализму, и капитализму. Эта школа, получившая позднее название Франкфуртской, была разгромлена нацистами, а некоторые ее представители нашли убежище в США, где и развили новую концепцию о грядущей социальной революции, которая должна была похоронить современный капитализм. Исполнителями новой революции “франкфуртцы”, в отличие от классических марксистов, видели не пролетариат, а студенчество, этнические меньшинства, различные маргинальные слои населения, то есть те социальные группы, которые сформировались в ходе создания нового постиндустриального общества и не вписывались в классическую марксистскую схему классового деления общества на основе отношения к производительным силам. Разумеется, на взгляды этих философов, самыми известными из которых являются Герберт Маркузе и Теодор Адорно, сильный отпечаток наложило изучение современных американских реалий 1940–1960 годов, то есть превращение рабочего класса в средний слой, массовое обуржуазивание, конформизм и т. д. Объединяло старых и новых левых только одно – ненависть к капитализму¹⁸.

    По Маркузе, сила отрицания теперь не сконцентрирована ни в одном из классов. Пока эта сила выступает как стихийная, хаотическая, анархистская оппозиция, которая не принимает навязываемые обществу правила игры и "испытывает отвращение ко всякому процветанию". А протест для нее выступает как форма ее существования.

    Этим  объясняется то, что субъектом  общественного изменения у "новых  левых" выступают лишь аутсайдеры, изгои общества, ибо только они  не интегрированы в него. Считается, что в рамках позднекапиталистиического общества произошло воссоединение противоположностей: капиталиста и пролетария. Интегрированный в эту систему пролетариат перестал выступать "локомотивом" истории. Достигнув высокого жизненного уровня, он оказался заинтересованным в сохранении, а не разрушении сложившегося способа производства, обеспечивающего ему столь высокий уровень потребления. Весь трагизм этого положения, по Маркузе, заключается в том, что рабочий перестал ощущать себя рабом, ему кажется, что он свободный гражданин, не понимая того, что "рабы развитой индустриальной цивилизации - сублимированные рабы..." Перестав выступать в качестве радикальной оппозиции, рабочие превратились, согласно теоретикам "новых левых", в опору существующей системы, существующего образа жизни. Об этом же говорил идеолог национально-освободительного движения Ф.Фанон, считавший, что обуржуазившийся пролетариат не способен сокрушить цитадель империализма, что на это способны только трудящиеся третьего мира, не вовлеченные в эту систему¹⁹.

    Таким образом, можно сделать вывод, что «новые левые» вобрали в себя все существующие на тот момент левые учения. Источниками их главных идей были философы, как пытающиеся, развить идеи Маркса, так и полностью отвергающие их. Они представляли собой идеологически пестрое течение, всех участников которого объединяло прежде всего неприятие как современного им капиталистического мира, так и имеющейся альтернативы в виде «реального социализма» советского образца. Кроме того «новые левые» пытались адаптировать на свой образ жизни взгляды латиноамериканских партизан, чьи лидеры (Че Гевара, Кастро) были для «новых левых» идеалами воинов революции.

    2.2.Социально - экономические причины движения «новых левых»

    Если  раньше широкое распространение  левых настроений и недовольство капитализмом были характерны для периодов экономических кризисов, особо тяжелого материального положения трудящихся, каким, например, был период первой мировой войны и последовавших  за нею лет разрухи и экономического хаоса, то ничего подобного в шестидесятые годы не было. Более того, это были годы экономического расцвета (именно тогда заговорили о "немецком чуде"), это годы процветания "общества благосостояния", "благоденствия" и "потребительского общества", в ходу теория "народного капитализма". Жизненный уровень трудящихся достиг невиданного никогда прежде высокого уровня²⁰.

    Эти умонастроения шаг за шагом превращалось в официальную философию Запада. Позитивистская ориентация становилась  решающей и в официальной социологии на Западе. Социологам этой ориентации казалось, что общественный прогресс может и должен быть осуществлен, в частности, и средствами НТР.

    Очевидно, что в числе тех, кто имел материальную возможность воспользоваться результатами НТР в интересах извлечения прибыли, оказывались в первую очередь руководители крупнейших монополий и корпораций. От НТР, прежде всего, выиграли корпорации, поставившие свои производственные возможности на службу военному производству, которые в ходе перестройки предприятий в соответствии с требованиями НТР опирались на широкую денежную поддержку государства.

    Значительный  выигрыш от НТР получили также  ученые-организаторы новых институтов, научно-исследовательских центров  и целых отраслей науки, возникших в связи с необходимостью «теоретического обеспечения» промышленного развития в новых условиях.

    Наконец, определенные перспективы открылись  и перед некоторыми высококвалифицированными учеными-естествоиспытателями, ставшими шефами ведущих отделов во вновь созданных институтах, хорошо оплачиваемыми экспертами крупнейших фирм, руководителями исследовательских групп, выполняющих ответственные государственные задания, и т.д. В той мере, в какой соответствующего статуса удавалось добиться новым отраслям гуманитарной и социальной науки, например,  эконометрике, социологии, инженерной психологии, математической лингвистике, возникали новые возможности «вертикальной мобильности» также и для небольшого круга ученых-гуманитариев.

    Что же касается социальных сил, социальных групп, которые нашли свою идеологию в «кризисном» типе сознания, то они принадлежали, с одной стороны, к тем, для кого НТР представляет собой реальную угрозу общего ухудшения социального положения, снижения социального статуса, с другой - к тем, кто был разочарован фактическими результатами НТР на Западе, явно не оправдавшими возлагавшиеся на них завышенные ожидания.

    Прежде  всего, это были мелкие буржуа, для  которых НТР означала лишь новую  угрозу разорения и лишения экономической  самостоятельности; не смогли приспособиться к НТР и многие представители средней буржуазии, ориентированные на изжившие себя идеалы независимого предпринимательства. Особенно болезненно реагировали на НТР традиционно настроенные гуманитарии - носители принципов классического образования: они не видели для себя никаких перспектив в лоне бурно развивающейся «технической цивилизации». Наконец, в лагерь противников НТР стали постепенно переходить и те специалисты в области естественных наук, которые поняли, что им уготована функция обслуживающего персонала, мало чем отличающегося от «синих воротничков», то есть наемных рабочих²¹.