Конфликт традиции и модернизации в политической культуре современной России

Несмотря на то, что основные культурные процессы Европы затрагивали развитие России, они вызывали, как правило, защитную реакцию. Так, параллелью Возрождения было развитие церковного (а не светского, как в Европе) искусства; параллелью Реформации - Раскол (формирование и отщепление староверческой церкви, а не православных «модернистских» сект); параллелью Просвещения - становление культурной традиции европейского типа, но исключительно в рамках дворянской культуры; параллелью волны, возбужденной буржуазной Великой французской революцией (с Наполеоном) - пробуждение дворянского радикализма (декабристы) и т.д. Некоторые социально- культурные процессы, послужившие импульсом для европейского развития, в России или отсутствовали или совершались со значительным опозданием - формирование самостоятельных сословий, ослабление дворянства, возникновение буржуазии, раскрепощение крестьян, индустриализация, секуляризация, правовое развитие, развитие самоуправления. Традиционное общество в России было более стабильным и идеологически монолитным, менее дифференцированным. В нем не получили развития элементы, спровоцировавшие модернизационное развитие западных обществ: светская культура и наука, морская торговля, развитие независимых городов, гражданских свобод и народного представительства. Тем не менее, в России присутствовал ключевой внутренний элемент модернизации - абсолютистское государство.

Важнейшим фактором, определявшим направление развития, служил внешний  фактор - внешняя угроза, технологический перевес и культурный импорт Запада. Христианская Россия принадлежала тем не многим на Востоке культурам, чьи границы были почти прозрачны для западного влияния. Поэтому неудивительно, что она оказалась очень восприимчива к достижениям модернизационного общества. Модернизация стала равносильна вестернизации, а ее носителем стал преимущественно политический класс (дворянство) и образованные разночинцы, крупная буржуазия.

Поскольку государство стало ведущим агентом модернизации, это послужило его дальнейшему усилению в противовес институтам и слоям, представлявшим традиционное общество и оказывавшим значительное сопротивление, - земельной аристократии, церкви, крестьянству. Доминирующая роль государства стала вместе с тем и препятствием для развития необходимых общественных условий и элементов модернизации: процесса индивидуализации, политических и экономических свобод, мелкой буржуазии, независимых институтов, самоуправления. Государство продолжало развиваться в направлении наращивания мобилизационных ресурсов, укрепления империи, а не внутренней модернизации в смысле правового и социального государства. Целью модернизации всегда были попытки совместить технологический прогресс с сохранением основ политической культуры, основанной на доминантной роли государства и пассивной - общества. Средством служила, как правило, фрагментарная мобилизация инновационной деятельности в определенных направлениях. В этой структурной несбалансированности общества кроется один из источников противоречивости российской модернизации [Аванесова Г.А., 2000].

Модель развития России, глубоко отличная от западного опыта, оставалась до 1917 г. в общем русле перехода к модернизационному обществу. Превращение России в одного из основных игроков на политической сцене ведущих держав Европы серьезно сужало возможность альтернативного неевропейского развития России. Тем не менее, эта возможность была реализована в тот момент, когда противоречия развития достигли некоторой критической остроты. Хотя революция большевиков тоже опиралась на европейские модернизационные модели (марксизм, социализм) и была руководима радикальными западниками (В.И. Ленин, воспитанный в культуре западничества, прожил за границей в общей сложности 17 лет), питал ее стихийный протест массы, направленный против ускоренной модернизации, европеизации и обуржуазивания традиционной культуры страны [Ахиезер А.С., 1991].

По мнению О.Н. Яницкого, в  человеческой истории последних столетий России принадлежит особая модель трансформации. Относящаяся к европейскому культурному ареалу, она, тем не менее, не смогла развить адекватный модернизационным задачам культурный тип. Ее социально-политическое развитие в Новое время характеризуется острым конфликтом между мощными модернизационными силами и упорным сопротивлением традиционной культуры. Эта борьба привела в XX в. к неожиданному результату: в социалистической революции антимодернистским силам традиционного общества удалось ценой разрушения традиции подчинить модернизационные процессы основаниям традиционной социальной системы. Принципы и характеристики причудливого сочетания традиции и модерна были концептуализированы в теории тоталитарного общества [О.Н. Яницкий, 2008].

3.Конфликт традиции и модернизации в политической культуре современной России

Ответ на вопрос, где коренятся  ресурсы социально-политического развития России, лежит в области анализа политических процессов. Развитие, как процесс последовательного и направленного изменения общества, является результатом и функцией рациональной социально-политической политики. Тем более это верно по отношению к России, где импульсы к модернизации поступали преимущественно из сферы политики, а не вследствие естественного экономического развития общества. В политической области решались успех и судьба модернизации.

За несколько столетий Россия сменила целый ряд политических стратегий модернизации. Начало XVIII в. - заимствование и интенсивное внедрение европейских «порядков», XIX в. - переход на постепенное развитие на собственной культурной базе наряду с активным культурным и политическим взаимодействием с Западом. С середины XIX в. - реформирование и начало индустриализации России вместе с противостоянием европейской тенденции либерализации политики, XX в. - радикальная революционная модель социалистической модернизации, конец XX в. - проект демократической трансформации. Тем очевиднее, что образ России XXI в. закладывается сегодня в политической стратегии страны.

Как указывают В.И. Пантин и В.В. Лапкин, особенностями российского развития было то, что как раз в сфере социально-политической деятельности происходило меньше изменений. Модернизация начиналась с ценностей, а не из жизненных практик, и была политической, а не социальной. Российское крестьянство - наиболее широкий слой населения - к середине XIX в. пребывало почти в том же закрепощенном виде, на том же уровне развития, с теми же ценностными представлениями, что и столетия назад. Его политические ценности концентрировались в представлениях о сакральной иерархической природе власти, патернализме, о политической и социальной стабильности, об этической природе политики (идеалы царя, правды). Эти ценности определяли в крестьянском сознании христианский комплекс лояльности: терпимость, смирение, доверие к власти. Оборотной, компенсаторной стороной лояльности, однако, были анархические (языческие) инстинкты «воли», равенства, «черного передела», недоверия и протеста против власти, что наглядно проявлялось в регулярных стихийных крестьянских восстаниях. Это фундаментальное ценностное противоречие, уходящее корнями в культурный конфликт радикальной христианизации Руси, во многом определило ценностную диалектику российског общественного сознания [Пантин В.И., Лапкин В.В., 1998].

Общественная трансформация  последних столетий привнесла некоторые  изменения в традиционный ценностный комплекс российской культуры: возникли ценности державного (имперского) величия, национализма, правовой и экономической  справедливости, свободы и т.д., носителями которых были, правда, узкие слои дворянства, буржуазии, бюрократии. Действительным же инициатором всех ценностных изменений  в России с самого начала был политический класс, самодержавие. При Петре I ценности и традиции импортировались из Европы и навязывались несмотря на сильнейшее внутреннее сопротивление. При его последователях политика все более смягчалась, но сущность её оставалась прежней. Возможности импорта ценностей, конечно, были ограничены, цели - тоже очень скромны: он должен был служить экономическому и политическому усилению государства, но не развитию гражданского общества. Поэтому, поощряя технологический экспорт (образование, наука, предпринимательство, промышленность), царизм создавал жесткие цензурные границы экспорту гражданского сознания (либерализм, индивидуализм, свобода, гражданские политические институты). Другими словами, осуществляя технологическую модернизацию, самодержавие пыталось при этом заморозить духовно- ценностную структуру традиционного общества; эффект развития оно пыталось создать без самого развития. Такая крайне противоречивая политика имела определенный успех, позволив существенно продлить историческую жизнь самодержавию. Для общества она была, конечно, разрушительна, поскольку несла в себе конфликт внутри модернизационного комплекса ценностей.

В истории России эта политика имела только две цезуры - в промежутке между Февральской и Октябрьской революциями 1917 г. и начиная с 1991 г., когда политическая система России была почти идентичной европейской. Однако даже когда не возникало препятствий для ценностной модернизации гражданской культуры со стороны политики, они возникали со стороны неготового к этому общества. В результате социалистической революции была восстановлена система ценностей, которая была близка традиционной, - в особенности, что касается ценностей государственной лояльности, приоритета общности перед личностью, справедливого распределения, державности, экспансионизма, сакрализации властной иерархии, стабильности (социальных гарантий), коллективистских, антииндивидуалистских, антипредпринимательских ценностей - но исключала ценности, несущие угрозу строю - национализма, конкуренции, ценностей традиционных религий. Новыми были ценности современности, усвоенные социализмом, - образования, активизма, соревнования, карьеры, профессионализма. Абсолютно новыми были ценности равенства и мессионизма, на которых держалась вера в утопию «строя будущего» и его превосходства.

Диалектика конфликта  ценностей вела к тому, что комплексу «официальных» ценностей начинал все значительнее противостоять комплекс «неофициальных» ценностей. Как ценностей традиционного общества - религиозных, националистических и др., так и ценностей современности - свободы, демократии, правового равенства, индивидуализма, предпринимательства и т.д. Все это необычайно усложнило ценностную констелляцию и препятствовало ценностной консолидации общества [Кулинченко В.А., Кулинченко А.В., 2003].

К концу существования  СССР «официальная» культура, с самого начала имеющая репрессивный характер, превратилась в культуру институтов, передовиц, речей, а не людей. Государство, оставаясь главным агентом культурной трансляции, из транслятора модернизации превратилось почти исключительно в транслятора антисовременных ценностей - таков был итог многовековой политики «выборочной» модернизации.

Результатом слабости ценностных комплексов, совмещенной с их отчаянной взаимной борьбой, стало вначале разрушение социалистического строя, затем - кризис идентичности постсоветского общества. Лишь некоторые, узкие слои населения, являются носителями какого-то определенного ценностного комплекса: новые ценности репрезентирует интеллигенция, молодежь, предприниматели и в целом население крупнейших городов, носителями старых ценностей являются бюрократия, старшее поколение, население аграрных регионов. Содержательная часть ценностного комплекса раскололась в зависимости от идентификации постсоветской России. Те, кто идентифицировал новую Россию с правовым европейским государством, воплощают в том или ином виде ценности современности. Те, кто не столь глубоко пережил обновление России и опираются на ощущение преемственности исторической жизни страны, легализировали «идеологию патриотизма» советского времени, в которой патриотизм сочетается с предпочтением импортных товаров, а отсутствие гражданского протеста против властей компенсируется полным к ним недоверием [Баранов К.И., 2001].