История молодежного движения в России в дореволюционный период

Но не стоит  думать, что мы хотим полностью  очернить крапивинизм и отказать ему в каких-либо достоинствах. Они, конечно, есть. Безусловной заслугой крапивинских отрядов является закрытие возрастной ниши для ребят более  младшего возраста, нежели того, с которым  предпочитали работать коммунары. И  сам по себе факт воспитания неприятия  окружающей действительности не является однозначным, “Каравелла” первой подняла  вопрос о несовершенности современного общества и необходимости его  коренного изменения. По многим признакам  крапивинская система работы была близка к скаутской (недаром многие нынешние скаутские отряды создавались бывшими  крапивинистами): система званий и  роста, джентельменский набор форм работы и пр. Однако, в “Каравелле”  все же в гораздо большей степени, чем в скаутских отрядах шла  работа на группу (в чем, кстати, крапивинизм  параллелится с коммунарством). Противопоставление себя окружающему миру и призыв к  построению новых отношений тоже не был свойственен для скаутинга, который подразумевал подготовку к  жизни в имеющемся сейчас обществе. Кто знает, может быть наличие  в Свердловске сильного коммунарского отряда, работающего в тандеме с “Каравеллой” могло бы решить многие проблемы.

Итак, отпрыски “Каравеллы” создавали отряды. Пик этой ветки приходится на конец  описываемого периода, когда, по выражению  Андрея Гусельникова, отряды в Свердловске  и близлежащих городах, а также  частично на Украине, росли, как грибы.

Но вернемся к взаимоотношениям неформального  молодежного движения с советским  правительством. Примерно в 1967 году коммунарская наглость достигла наивысшего предела, когда перед Всесоюзным Коммунарским Слетом на мятом, небрежно выдранном  из тетради листке в ЦК ВЛКСМ было послано приглашение к участию  в слете с правом совещательного голоса. Именно после этого случая обалдевшим от такой наглости комсомольским  функционерам было указано на то, что  у них под носом разворачивается  самоуправляющееся движение, и не пора ли взять его под свой контроль. Началось давление на коммунаров сверху, куча проверок, и под влиянием бюрократического напора коммунарское движение рассыпалось, с нашей точки зрения, на четыре основные ветви.

Первая ветвь  объединила людей, согласившихся, условно  говоря, играть по правилам, навязанным сверху. В рамках этой ветви возникло движение пионерских штабов. Бывшие педагоги-коммунары  разошлись по райкомам комсомола, и  почти в каждом районе почти каждого  крупного города из активистов школьных пионерских организаций создавались  легальные, но вполне живые коллективы - Районные Пионерские Штабы (РПШ). Ими  регулярно проводились выездные Лагеря Пионерского Актива (ЛПА), обстановка в которых была близка к таковой  на коммунарских сборах, свечки, песенный круг, откровенный разговор тоже жили там.

Некоторые педагоги пытались продвигать под флагом государственных  структур свои проекты. Наиболее известными личностями из низ были Матвеев, Газман, Караковский и некоторые другие педагоги-новаторы.

Матвеев, правда, на некоторое время выпал из движения, так как, по слухам, при социалистическом правительстве Сальвадора Альенде  был направлен создавать пионерию Чили (сведения проверить у самого Матвеева, увы, уже нет никакой  возможности). По возвращении он работал  некоторое время в Учительской  газете, с ним связан и первый период ее рассвета, но там не прижился. Потом он предпринял попытку создания своей педагогической газеты “Перемена”, которая должна была стать, как говорилось в редакционной статье, “газетой не для учителей, а самих учителей”. Матвеев успел выпустить первый номер, но в 1989 году смерть настигла его.

Безусловной же заслугой Газмана явилось то, что  он сумел сохранить “Орленок”, как  центр неформальной педагогики. Коммунарский салют вместо пионерского, не опускающийся на ночь флаг - все эти вольности  почему-то не давали спокойно спать  некоторым бюрократам-функционерам от комсомола и наробраза, и коллектив  педагогов, и курировавших “Орленок”, был просто-напросто разогнан. Многим из них было запрещено даже появляться в “Орленке” под угрозой запрета  на профессию. И лишь благодаря стараниям  ряда педагогов, возглавляемых Газманом, согласившихся работать в рамках системы и играть по навязанным ей правилам, “Орленок” избежал бюрократизации и еще надолго остался центром  неформальной педагогики.

Впрочем, кое-кто  из бывших орлят тоже согласился играть по правилам, причем, подчас не самым  честным. Один из них даже был уличен в сотрудничестве с КГБ, хотя после  падения СССР называл себя убежденным антикоммунистом.

Еще одним легальным  островком коммунарства в Москве стала школа Караковского (московская школа №825). Коммунарские традиции, регулярно проводимые коммунарские сборы - все это было там. Впрочем, многие считают коммунарство в ее рамках “кастрированным” (ничего другого  в рамках той системы наробраза  и не могло быт ), и потому тухлым и обреченным .

Еще одной важной заслугой этой группы педагогов стало  создание Творческого Союза Учителей СССР, который объединил наиболее прогрессивных педагогов, и именно под его эгидой Матвеев выпустил “Перемену”. В нем также работал  ряд педагогов-новаторов, практиковавших оригинальные и нестандартные педагогические ходы и приемы (Тубельский, Щетинина и т.д.). Однако, конец ТСУ был  печальным и явился прекрасной иллюстрацией того, как амбиции прогрессивных  педагогов могут погубить хорошую  идею.

Второй ветвью расслоившегося коммунарства стали  макаренковские педотряды, основной идеей  которых было внедрение в школы  и попытка поднятия их. В то время  еще были относительно прогрессивные  директора школ, которые в целях  активизации внеклассной жизни  предлагали педотрядам свои школы в  качестве мест основного базирования. Но, поскольку была определенная вероятность  смены директора, а кроме того необходимо было разрабатывать и  вести долгосрочные программы, возникла необходимость пересмотра политики всеобщего самоуправления и введения системы роста, которая, надо сказать, у Крапивина была введена почти  сразу.

Так вот, далеко не все члены педотрядов обладали достаточной дальновидностью, чтобы  жить не только сегодняшним днем, а  работать на долгосрочные программы. Появились  статусы ведущих и их помощников. Поскольку педотряды ощущали  себя революционерами от педагогики (известен старый лозунг коммунаров: революция  не окончилась, революция продолжается), а противостоящих им аппаратчиков из комсомола и наробраза контрреволюционерами, эти статусы получили революционные  названия: комиссар (ведущий) и политбоец (помощник комиссара). Поскольку в  то время имело место довольно тесное взаимодействие между московскими  коммунарскими группами и уже  получившим определенную известность  Крапивиным, многие термины прижились  в обеих средах, например, СК (совет  капитанов, комиссаров, координаторов  и т. д.).

Третье направление  было наименее многочисленным и условно  называется “культармейским”. Его  идейный вдохновитель Ричард Соколов  говорил о том, что необходимо объединение усилий всей прогрессивной  части общества, и не происходит оно потому, что каждый варится  в своем профессиональном котле, и при встрече не о чем поговорить из-за низкого культурного уровня. Поэтому главной задачей коммунарства Ричард Соколов считал повышение  общего культурного и интеллектуального  уровня населения; он же выдвигает идею бойцов “вернеров” за распространение  культуры.

Последняя четвертая  ветвь выдвинула лозунг: “Сохраним  свет коммунарской свечи в обстановке надвигающегося мрака.” Они проводили  полузакрытые коммунарские сборы, собиравшие порой более тысячи (по сведениям  от В. Хилтунена) человек. Там же в  молодежной среде под идейным  руководством Андрея Савельева по кличке Папа Карло стали активно практиковаться ролевые игры. Часть из коммунаров этой ветви (Мариничева, Хилтунен) были приглашены работать в “Комсомольской правде”, так как наиболее прогрессивная  часть комсомольских лидеров  осознавала, что выгоднее не бороться с коммунарством, а использовать его в своих нуждах. Таким образом  часть коммунаров получила возможность  работать под официальным прикрытием, платя за это всего лишь переодическими статьями в “Алый Парус” (рубрика  в “Комсомольской Правде”). Именно из этой группы впоследствии образовался Комбриг. Другим центром “коммунаров-подпольщиков” стал Петрозаводск с коммуной “Товарищ”.

Итак, в начале 70-ых мы имеем четыре коммунарских центра: Москва, Ленинград, Свердловск и Краснодарский  край, в котором после разгона  стартовой команды “Орленка”  появился ряд предприятий коммунарского  толка: сначала Черноволовский “Пилигрим”, а позже “Маленькие Фонарщики” Ланцберга, Устиновская “Тропа”  и еще некоторые. Естественно, что  при столь бурном развитии коммунарства не могла не возникнуть идея попытки  объединения. И вот в 1972 году под  патронажем Лишиных, Крапивина и  Устинова состоялся коммунарский слет, участники которого торжественно провозгласили  себя единым целым.

Но эйфория  длилась недолго. В 1973 году вокруг Устинова неожиданно разразился скандал. Его  неожиданно арестовывают по обвинению  в гомосексуальной педофилии. Лишины проводят самостоятельное расследование, в ходе которого собирают убедительные, по их мнению, свидетельства, подтверждающие обвинение. Вокруг фигуры Устинова образуются два противоборствующих лагеря: антиустиновский, возглавляемый Лишиными и добивающийся запрета на профессию, и лагерь, защищающий Устинова во главе с Мариничевой, а после и с Ланцбергом.

Крапивина же этот скандал в коммунарской среде  потряс настолько, что он сразу же отказался от участия в этой игре, как впоследствии и Ланцберг, полностью  прекратил контакты с Устиновым  и сильно ослабил контакты с Лишиными. А через несколько лет Крапивин однозначно открестился от коммунарства и занял позицию замыкания  “Каравеллы”. Но, как бы то ни было, в коммунарстве и в крапивинизме было очень много того, что объединяло их по духу и дополняло друг друга. Не случайно поэтому то, что многие отряды создавались на стыке этих двух систем (“Дозор”, “Рассвет”, а  также впоследствии, как ни смешно это звучит, некоторые отряды, называющие себя скаутскими).

Но вышеописанная  и ещё некоторые грязные истории  нанесли серьезный удар по идее объединения  неформального молодежного движения вообще, и коммунарства в частности. Однако, существование в рамках только своей маленькой группы было настолько  тягостным, что в традицию вошло  существование коммунарских клубов и отрядов “кругами” из 3-5 городов.

В описываемый  период происходит также расцвет  и упадок интербригад, которые, правда, в определенный момент тоже начинают подвергаться давлению сверху. Крутые заброски в тайгу на несколько  недель под предлогом подготовки партизанских отрядов для переброски в Латинскую Америку, особенно после  того, как революционная волна  пошла на спад, пугали осторожных бюрократов (“А не для внутренних ли диверсий они  все это делают?”). Так что контроль за деятельностью интеров тоже усилился.

Параллельно с  коммунарством и интердвижением шло развитие КСП, но вследствие изменения  политической ситуации в стране окрашенность КСП тоже изменилась. Часть КСП-шников просто примкнула к диссидентству, основу которого, кстати, тоже составляла молодежь. Основная же часть предпочитала от советской действительности просто уходить в леса. Все меньше было героического пафоса, и, как писал  В. Л. Туриянский:

От глупости и раболепства,  

И указующих  перстов 

Приходится  спасаться бегством 

На север  или на восток.

Надо сказать, что в этот период наблюдалась  очень тесная взаимосвязь между  КСП-шным и туристическим направлениями. Недаром у некоторых бардов образ  дороги занимал 90% творчества.

Нам говорят: “Куда идете? 

Что вы, как люди, не живете?  

И что  за песни вы поете?”  

Хочешь  всерьез?  

Город нас  тихо убивает,  

И, если сердце остывает,  

Сердце  уходит 

Отогреться  на мороз.

Какое-то время  наблюдались факты совместной деятельности московского КСП с коммунарами  третьей и четвертой ветви (Валерий  Хилтунен, Ричард Соколов и т.д.), а также с лидерами других позитивных направлений неформального молодежного  движения, так как все они были активными потребителями авторской  песни. Однако, идея объединения этих направлений была заранее обречена на провал по идеологическим причинам. КСП-шники не принимали социалистическую систему в целом так как  в их деятельности не было ориентации на коллектив, идеологическая же ориентация коммунаров была в целом социалистической направленности, и свою задачу они  видели в борьбе с изъянами системы, но ни в коем случае не с ней самой. Как справедливо отмечал лидер  пятигорской дружины “Пламя”, многие коммунарские деятели, слывшие в  годы застоя и в начале перестройки  ультралевыми радикалами, потом превратились в ультраправых консерваторов. В  этой связи взаимоотношения коммунаров и КСП-шников так и остались на уровне делового сотрудничества.

Другим направлением неформального молодежного движения, так или иначе перекликающимся  с диссидентством, стало движение фэнов. В основу идеи легло банальное  желание читать хорошую литературу, которой в СССР часто официального хода не давали. Как следствие, нашлись  люди, которые стали самостоятельно переводить просачивающуюся из-за кордона  литературу, значительную часть которой  составляла фантастика, и самиздатовским способом распространять ее. Резкий подъем наметился в фэндоме с появлением талантливых фантастов у нас  в стране, которые поначалу так  же, как и первые КСП-шники, писали в стиле “социалистической эйфории” (Стругацкие, Ефремов, Казанцев, тот  же Крапивин), и культ советского героического человека в них тоже был заметен. Но со временем их произведения наполнялись все более глубоким философским смыслом. Пик фэндома  приходится на конец 70-ых - начало 80-ых. Центром направления становится Свердловск, а если точнее, редакция журнала “Уральский Следопыт”, в которой работали несколько видных фантастов. Ежегодно “Уральский Следопыт” проводил фестиваль фантастов “Аэлита”, на котором вручались премии за лучшие книги года, проходило общение фантастов и фэнов между собой. А также выпивалось большое количество водки.