Автор работы: Пользователь скрыл имя, 05 Ноября 2010 в 14:42, Не определен
Доклад
В поземельных спорах существовал обычай, приближающийся к роте: обычай ходить с иконою по меж спорной земле; этот обычай был равносилен нолю; истец мог предлагать то или другое. Прошедший по меже с иконою оправдывался, если только судьи находили возможным допустить это. Во Пскове пособники не допускались; каждый должен был заботиться только о собственном деле; только за женщину, малолетнего, чернеца, черницу, старого и глухого могли явиться в суд пособники. По новгородской судной грамоте также запрещается ходить толпою в суд в качестве пособников для предупреждения навалки, но в каждой тяжбе было, как сказано, двое рассказчиков, которые, таким образом, были пособниками дела. Они были от конца или улицы, или сотни, или от ряду, куда тяжущиеся принадлежали. В Новгороде, кроме целования креста в значении роты, истец и ответчик пред начатием дела должны были целовать крест. Каждый должен был целовать крест сам за себя; но сын за мать, а муж за жену могли исполнить крестное целование, когда дело шло об имуществе, принадлежавшем такой особе женского пола. Сверх того, каждый вместо себя мог послать другого — "ответчика", т.е. доверенного. По отрывочности новгородской судной грамоты невозможно доискаться подробностей, которыми руководились при суде.
Замечательно,
что новгородская судная
Никто не мог быть арестован без суда; подлежавший суду получал извещение, и если не являлся, то следовало другое, наконец третье; и только после того не являясь, он лишался своего иска. Если он назначал день, когда явятся в суд, его не беспокоили, но более трех дней не мог он медлить. После выдачи судной грамоты, если обвиненный мог уладить дело мирно, с судьями и приставами, ему давался льготный месяц, в который его не задерживали; он имел возможность без принуждения сам исполнить приговор суда или иначе сойтись с противником; по прошествии итого месяца, если он не исполнил присуждения, посылались за ним пристава и принуждали. В случае, когда он уклонялся и хоронился, то подвергался казни всем Великим Новгородом.
Нигде не видно употребления пытки. Не существовало телесного наказания, исключая холопа, которого мог бить господин за вину. "Только в последние годы независимости Пскова поя вился там московский кнут, как предвестник разрушения старого свободного порядка. Обыкновенно наказание состояло в денежной пене, а за тяжкие преступления следовала смертная казнь. В таком случае преступника отдавали истцу, и тот собирал граждан и предавал его казни. Уголовные дела против личности имели значение гражданских; начинались тяжбы, ч обвиненный отдавался головою обиженному, который мог с ним поступить по закону, но мог и простить. Суд над изменниками и преступниками, виновными против общественного спокойствия, принадлежал вечу: преступника судил и казнил весь Вели кий Новгород. Суд и казни общественные так похожи на народные восстания, что в летописных сказаниях не всегда можно решить, где было восстание и где суд, и одно от другого отличалось только большим или меньшим участием всей народ ной массы в негодовании к осужденным. По старинному понятию, было два рода тяжкой народной казни: смертная и погребленне или отдача на поток, третий род казни была ссылка; она встречается в летописях однажды — над Якуном, которого в 1141 году сослали в Чудь. Но так как перед тем его ограбили, то, быть может, ссылка эта была уже обычным последствием отдачи на поток. Обычная смертная казнь в Новгороде была утопление: осужденного сбрасывали с моста. Но сверх того существовал также обычай вешать; впрочем, сколько можно заметить, вешали только по время походов изменников; в Двинской Земле вора, пойманного в третий раз в краже, вешали, и вообще всякого вора, хотя бы и в первый раз уличенного, пятнали. Во Пскове повешение было такою же обычною казнью, как в Новгороде утопление, и нигде не видно, чтобы по Пскове топили. Смертная казнь, но Псковской судной грамоте, постигала церковного пора, всякого вора, уличенного в воровстве трижды, зажигателя и переветника (изменника). Сожжению предавали зажигателей и волшебников. В Пскове пойманного в поджоге чухну в 1496 году сожгли. В Новгороде во время сильных пожаров народ в ожесточении бросал в огонь подозрительных и часто невинно; это было больше следствие раздражения, чем народный суд и казнь, тем более, что тогда же подозреваемых в поджигательстве не только жгли, но и топили; следовательно, из этого нельзя еще заключить, чтобы в Новгороде по суду следовала зажигателям такая казнь. Сожжение за волшебство встречается только один раз в Новгороде и один раз в Пскове. В Новгороде в 1227 году сожгли на Ярославовом дворище, следовательно по приговору веча, четырех волхвов, а в Пскове в 1411 году сожгли двенадцать вещих жонок. Эти казни, столь обычные на западе, кажется, оттуда перешли к нам, однако не вошли в обычай; и два случая, приводимые в летописях, вероятно, были исключительными, в особенности в Новгороде: летописец, сообщив известие о сожжении четырех волхвов, прибавил сомнение в их виновности и неодобрение этого поступка и, без сомнения, высказал тогдашний нравственный взгляд в этом отношении (творяхуть е потворыдеюще, а то Бог весть). В Пскове последний год свободы (1509) казнили сожжением за кражу общественной казны. Другого рода казнь — отдача на поток, состояла в том, что народная толпа бросалась на двор осужденного и расхватывала его имущество, самый двор и хоромы разносили, иногда выжигали; его имение конфисковали. Иногда при этом самого виновного убивали, а чаще изгоняли со всем семейством и даже с роднёю, например, с братьями, племянниками и вообще близкими по крови. Иногда отдача на поток — разграбление постигало семейства тех, которых уже сбросили с моста. Так в 1418 году одного боярина свергнули в воду и потом разграбили его дом. Когда поток происходил юридическим образом, то раздел имущества осужденного велся правильно, по городовому делению; так в 1230 году ограбили Водопика Семена Борисовича и других бояр, и разделили их достояние по сотням. В 1209 году разграблен был двор Мирошки и Дмитрия и тогда избыток разделен был по зубу, по три гриппы.
В разряд имущества, подлежащего дележу, входили и села, и рабы, и скот; все это оценивались, продавалось и делилось на каждый двор, сколько придется. Слот) "избыток" (избыток разделиша) побуждает предполагать, что не вся сумма проданного имения делилась: может быть, известная часть шла в нов городскую казну, и также князю. При таком всеобщем дележе и расхвате, случалось, схватывали и тайно, как об этом и упоминается в летописи. Так, по замечанию летописца, одни трудились, другие входили в их труды. Остается неизвестным порядок такого расхвата имущества осужденных, право участия в нем тех или других граждан. Из примера 1230 г. мы узнаем, что имущества эти делили по сотням. Значит ли это, что участвовать в дележе могли только те, которые принадлежали к той сотне, в которой состоял осужденный, и всегда ли так соблюдалось, или же расхватанное имущество доставаться могло юридическим путем жителям по концам и улицам; где жили виновные — неизвестно.
Возможность
наживаться на счет других была поводом
к тому, что в Новгороде постоянно находились
"ябедники", возмутители, которые
легко подговаривали других, составляли
кружок из черных людей, звонили на вече
и обвиняли богатых и влиятельных бояр,
то в перевете, то в неправом суде и в насилиях
бедным людям. Вообще новгородцы не отличались
ни кровожадностью, ни мстительностью:
случалось, что осужденный на смерть преступник
возбуждал своими просьбами сострадание,
особенно если уважаемые люди подавали
за него голос; и осужденного освобождали
от смерти н позволяли потупить ему в монастырь
— душу на покаяние отпускали. Так, одного
из двинских изменников, поймали с
оружием в руках, избавили от Волхова,
а потом так слабо стерегли его и монастыре,
что он мог оттуда уйти и опять враждебно
действовать против Новгорода. Бывало,
даже осужденный и ограбленный, случайно
ускользнувший от смерти, опять был в чести
у народа; так случилось с посадником Якуном;
он не только потерял все до стояние, отданное
на поток, но и сам был брошен с моста н,
случайно спасшись от смерти, впоследствии
был посадником. В новгородском народе
была сильная впечатлительность, быстрая
восприимчивость, недостаток обдуманности;
делали по первому побуждению и после
сознавали, что делали невпопад. Как толпа
производила иногда свой суд, можно видеть
из примера серебряного ливца Федора Жеребца,
в 1447 году; его уличили в не правильном
приготовлении рублей, призвали на вече,
стали поить и допрашивать; он оговорил
восемнадцать человек, что они заказывали
ему делать рубли не по узаконенным правилам;
тех схватили, — одних сбросили с моста,
у других ограбилидома. Не видно, чтобы
при этом было строго исследовано показание
Федора Жеребца. Тогда, — говорит летописец,
— весь город был в сетовании, а ябедники
и посульники радовались: стоило только
на кого-нибудь сказать — и тотчас предавали
того смерти, а имение его, обыкновенно
спрятанное в церкви, разграбляли. И прежде
подобное случалось, когда народ буйствовал,
не рассуждая, по первому впечатлению.
В 1316 году некто Данило Писцов был убит
своим холопом, и убийца остался без наказания,
объявив гражданам, что его господин держал
перевет и благоприятствовал враждебному
князю. Таким образом правило, чтоб холопу
не верить, когда он будет говорить на
господина, — правило, которым стесняли
новгородцы своих кня зей, не имело приложения
на вече; там, напротив, низший и бедный
скорее мог быть оправдан в деле с богатым
и сильным, по естественной злобе толпы
к тем, которые над нею возвышаются. Летописцы
нередко указывают, что народный суд постигал
невинных. В 1137 году предавали потоку и
разграблению приверженцев Всеволода.
Тогда — говорит летописец — "сягоша
и иевиноватых". В 1194 году, когда возвратились
новгородские отряды из несчастного похода
в Югру, новгородцы, раздосадованные неудачею,
нескольких человек убили, других обложили
денежною пенею; на них взводили, что они
погубили свою братью в походе; — но, видно,
преступление нс было доказано, потому
что летописец прибавляет: "а то Богови
судити". Под 1208 годом рассказывается
о свержении с моста невинного Олексы
Сбыславич: на другой день, в обличение
не справедливости народного суда, заплакала
Богородица у св. Якова в Неревском конце.
Во время пожаров раздраженная толпа,
подозревая, что город зажигают злодеи,
без дальнейших рассуждений, обращала
злобу свою на всякого, кто мало-мальски
навлекал ее нерасположение; например,
в 1442 году после сильного пожара парод
схватил некоторых лиц; одних бросал в
огонь, других с мосту в воду. Какие причины
иногда руководили народом, можно видеть
из примера над архиепископом Арсением
в 1228 году: черному народу вообразилось,
что из-за него стоит долго тепло осенью,
ибо он, как говорили, неправильно поступил
в архиепископский сан, и его выгнали с
бесчестием. Подобно тому, в Пскове в 1407
году изгнали князя Данила Александровича
по случаю мора; псковичи укоряли его,
будто бы из-за него постиг их мор. Неудивительно,
что при таком образе народного суда летописец
жалуется на не правосудие в новгородских
волостях в XV веке. "Тогда, — говорит
он, — в Новгороде не было ни правды, ни
справедливого суда; восстали ябедники,
устраивали четы и
обеты и целовали па неправду; и стали
грабить по селам и па волостях, и по городу;
и стали мы в поругание соседям нашим;
и по волостям было разорение и частные
поборы, крик и рыдание, и вопль, и проклятия
людей на наших старейшин и на наш город;
ибо не было у нас ни жалости, ни правосудия".