Павел Милюков

      Впоследствии, в эмиграции, некоторые деятели  кадетов будут обвинять Милюкова в том, что он после Манифеста 17 октября 1905 года, означавшего переход  к конституционной монархии, не решился  на однозначный разрыв с революционными силами и отказался от сотрудничества с «исторической властью», выдвигавшей тогда прогрессивных реформаторов. В столь жестких оценках есть доля истины, хотя нельзя не отметить попыток Милюкова поиска компромиссов (пусть и весьма условных). Например, вскоре после 17 октября лидер кадетов был приглашен в Зимний дворец на встречу с председателем Совета министров С. Ю. Витте. И главу кабинета удивило то, что Милюков, обычно обвинявшийся в радикализме, соглашался отказаться от требования «общественного министерства» - при условии, что Витте создаст «деловой кабинет» из незапятнанных чиновников-управленцев. На взгляд Милюкова, удовлетворить общество могло бы введение «сверху» умеренной конституции по образцу болгарской или бельгийской. В таком случае общественное мнение согласилось бы отказаться от идеи созыва Учредительного собрания. Но соглашение с кадетами и на подобных условиях оказалось для власти неприемлемым.

      Конфликт  с оппозиционным большинством I Думы, где более трети депутатов  представляли кадетскую партию, был закономерен. Негативные последствия имело утверждение государем за несколько дней до созыва Думы Основных законов, что лишало парламент «учредительских» функций. Многие кадетские деятели, воодушевленные победой на выборах, были настроены радикальнее Милюкова и призывали к открытому конфликту с властью. Позже Павел Николаевич признавал, что стремился к «умерению политического темперамента Думы и усилению политической прозорливости власти», но «ни то ни другое, ни в особенности сочетание того и другого не оказались возможными ни для меня, ни для кого-либо другого». Пытаясь воспользоваться разногласиями в окружении царя, Милюков тайно встречался в ресторане «Кюба» с дворцовым комендантом Д. Ф. Треповым — сторонником уступок оппозиции и создания «министерства доверия». Трепов довел до сведения Николая II составленный им список кабинета, в котором Милюков фигурировал как кандидат в министры внутренних или иностранных дел. Перспективы формирования кадетского министерства обсуждались и с П. А. Столыпиным. Тем не менее развязкой конфликта власти и парламента стал роспуск Думы 9 июля 1906 года.

      Учтя  первый опыт парламентской борьбы, кадеты пересмотрели тактику. Революция  шла на убыль, самодержавие доказало прочность своих позиций, и одновременно стало очевидно, сколь сильно сопротивление бюрократии и придворных кругов либеральным преобразованиям. Поэтому выдвигался лозунг: «Не штурм, а правильная осада». Предполагалось «беречь» II Думу, избегая прямых конфликтов, выражения недоверия правительству, чреватого роспуском парламента. Милюков считал, что теперь целесообразно дистанцироваться от левых, революционных сил. Несмотря на это, кадеты отклонили требование Столыпина - осудить в какой-либо публичной форме революционное насилие (за это была обещана официальная «легализация» партии). Павел Николаевич в принципе был готов напечатать в «Речи» такую статью без подписи, но другие лидеры воспротивились. Вскоре Думу распустили - под предлогом демонстративного отказа дать согласие на привлечение к уголовной ответственности социал-демократических депутатов.

      Заветная  мечта Милюкова о парламентской  деятельности осуществилась осенью 1907 года - он был избран в III Думу. Лидер партии кадетов, возглавив ее парламентскую фракцию, стал еще более влиятельной и заметной фигурой. Шутили, что Милюков - идеальный парламентарий, он создан как по заказу специально для Британского парламента и Британской энциклопедии.

      Положение Милюкова было двойственным. Профессиональная готовность к конструктивной законотворческой деятельности сообразно европейским парламентским канонам, наличие соответствующего интеллектуального потенциала вступали в противоречие с реальностью - с жесткой оппозиционностью членов партии, считавших невозможным отказываться от такого политического амплуа.

      В III Думе, выбранной по новому закону от 3 июня 1907 года (его издание оппозиционеры  называли «государственным переворотом»), кадеты были в меньшинстве. Зато, по словам Милюкова, они играли «роль настоящей оппозиции, идейно устойчиво и хорошо организованной». Первоначально правительство опиралось на большинство, которое образовывали октябристы и правые националистические группы. У Милюкова не было иллюзий относительно влиятельности Думы как законодательного органа власти - это «калека, какой делали ее с самого начала основные законы, урезавшие со всех сторон права народного представительства». Тем не менее тактика кадетов была переориентирована на «черную, будничную работу»: «Мы решили всеми силами и знаниями вложиться в текущую государственную деятельность народного представительства. Нам предстояло еще многому научиться, что можно узнать, понять и оценить, только стоя у вертящегося колеса сложной и громоздкой государственной машины. Нельзя было пренебрегать при этом и контактом с бюрократией министерских служащих, у которых имелись свои технические знания, опытность и рутина».

      Милюков с точки зрения «речевой» активности значился среди бесспорных лидеров. В III Думе на его счету 73 выступления с парламентской трибуны, в IV Думе — 37. «Фирменными» темами Милюкова были внешняя политика и международные отношения. От имени фракции он выступал и по многим внутриполитическим проблемам, касающимся народного просвещения, аграрной реформы, местного самоуправления. Иногда Павел Николаевич появлялся на трибуне, потому что по каким-то вопросам «не находилось подготовленных работников». Случалось, что во фракции просто не было желающих выступать в соответствии с “тактическими директивами” Милюкова.

      В качестве парламентского оратора Милюков  уступал некоторым коллегам-харизматикам. «В наружности Милюкова не было ничего яркого. Так, мешковатый городской интеллигент. Широкое, скорее дряблое лицо с чертами неопределенными. Белокурые когда-то волосы ко времени Думы уже посерели. Из-за редких усов поблескивали два или три золотых зуба, память о поездке в Америку. Из-под золотых очков равнодушно смотрели небольшие серые глаза. В его взгляде не было того неуловимого веса, который чувствуется во взгляде властных сердцеведов. На кафедре Милюков не волновался, не жестикулировал. Держался спокойно, как человек, знающий себе цену. Только иногда, когда сердился или хотел подчеркнуть какую-нибудь важную для него мысль, он вдруг поднимался на цыпочки, подпрыгивал, точно хотел стать выше своего среднего роста. Так же подпрыгивал он, когда ухаживал за женщинами, что с ним нередко случалось». Даже в период расцвета своей парламентской карьеры Милюков напоминал профессора-лектора. Сложные вопросы внутренней и внешней политики он излагал на доступном для неподготовленной аудитории уровне — казалось, что он стремится поделиться знаниями, хотя и опасается быть непонятым. В выступлениях Милюкова прослеживался присущий ему стиль: голос-баритон, отличная дикция, «классическое» московское произношение (в том числе несколько анахронически звучащие выражения, например «осьмнадцатый век»).

      Милюкова  по праву называли одним из самых  эрудированных политиков. Об его  способностях полиглота ходили легенды. Говорили, что Павел Николаевич владеет  почти двумя десятками иностранных  языков и ежедневно прочитывает  массу зарубежных газет и журналов. Страстью Милюкова были книги, собиравшиеся с обычной для него фундаментальностью. Помимо прекрасной библиотеки, состоявшей главным образом из исторической литературы, Милюков уже в думский период, в Петербурге, собрал новую библиотеку — книги по политике, экономике, праву. Третья библиотека — более 10 тысяч томов — появилась у него в Париже.

      Современников поражала работоспособность Милюкова. Его день начинался за письменным столом в шесть-семь часов утра и  завершался зачастую после полуночи в редакции партийной газеты «Речь» (с 1906 года и вплоть до осени 1917 года он был ее соредактором и почти ежедневно писал для нее передовицы). Редактор газеты И. В. Гессен вспоминал, что Милюков появлялся неизменно ночью, «как-то шумно и широко отворяя дверь. Вместе с ним в комнату врывалось оживление, бодрость, уверенность… Усевшись на свое обычное место за одним из столов, он принимался за чтение приносимых из наборной сверстанных полос, отвечая в то же время на обращенные со всех сторон вопросы и попивая чай. Нередко тут же, среди непрекращающегося шума, он писал статьи, не прерывая участия отрывочными репликами в общих разговорах». Несмотря на занятость кадетский вождь успевал посещать светские мероприятия, любил ходить в театры, на вернисажи, участвовал в благотворительных балах. Любимым домашним развлечением было музицирование - в квартире Милюкова собирался небольшой оркестр, Павел Николаевич играл на скрипке или альте, а Анна Сергеевна исполняла партии на рояле.

      Обосновавшись в Петербурге, Милюков впервые занялся обустройством оседлой жизни - это позволяли и финансовые возможности. Кроме депутатского жалованья и зарплаты в газете ощутимый доход приносила продажа постоянно переиздававшихся «Очерков по истории русской культуры». Анна Сергеевна открыла собственное издательство и занималась всеми делами, связанными с изданием и реализацией книг мужа. Милюковы, поначалу жившие в небольшой квартире в Эртелевом пер., 8, купили просторную квартиру в новом доме на Песках. В Крыму, недалеко от Судака, на приобретенном в собственность участке была построена небольшая дача. “Ближней” дачей они обзавелись в Финляндии, на берегу залива. Купив живописный участок, они радикально перестроили находившуюся на нем деревенскую избу — получился эффектный дом с балконами, террасой и башней, был устроен даже бассейн с фонтаном.

      Конечно, было бы упрощением полагать, что Милюков  сполна разделял «патриотический энтузиазм», захлестнувший широкие слои общества после вступления России в войну. Вопреки ярлыкам, которые использовались большевиками в 1917 году для изображения Милюкова фанатичным «шовинистом», выразителем «империалистических интересов крупной буржуазии», до начала войны в правительственных кругах его считали, напротив, «пораженцем». Павел Николаевич не разделял распространенные (в том числе у части либералов) панславистские установки, полагая: Россия должна пожертвовать «солидарностью» с балканскими славянами, чтобы избежать участия в общеевропейской войне. Лидер кадетов считал войну навязанной России, тем не менее был убежден в необходимости «реалистичного» подхода к происходящим мировым катаклизмам. Одна из важнейших задач России, отвечающая ее национальным интересам и потребностям экономического развития, - обеспечение контроля над проливами. Милюков говорил, что может «по справедливости гордиться» прозвищем «Милюков-Дарданелльский» (384 - 385, 390 - 392).

      «Патриотический энтузиазм» либералов в трактовке Милюкова придавал войне особый идеологический смысл. Проводилась параллель, что благодаря победе «страна станет ближе к своей заветной цели» - под ней подразумевалось торжество идеалов конституционализма, проведение либеральных реформ, расширение свобод. Для политического будущего России было важно и то, что ее партнерами по коалиции являлись «образцовые» демократические государства Европы. Сверхзадачу лидер кадетов формулировал так: «Да здравствует свободная Россия в освобожденном ее усилиями человечестве». На фоне других кадетских лидеров Милюков выделялся искренней, отчасти фанатичной верой в победу России. Выстроив идеологическую конструкцию, согласно которой успешное завершение войны играло колоссальную политическую роль, Павел Николаевич не сможет пересмотреть этот взгляд и в период работы во Временном правительстве. Милюков всегда категорически отвергал возможность заключения перемирия или хотя бы отказа от «имперских» целей России в мировой политике. Он придерживался своей позиции даже в ситуации бесконечных поражений русской армии, нарастающей хозяйственной разрухи, усиления антивоенных настроений. Партийные товарищи Милюкова с разочарованием реагировали на его чрезмерно оптимистичный, не лишенный «догматизма» настрой: «Споры сразу обрывались при появлении Милюкова, с ним никто не решался вступать в прения, считая это бесцельным. «Дарданеллы» действительно превратились у него в навязчивую идею, мешавшую следить, оценивать и приспосабливаться к меняющейся обстановке». Отношение к войне имело у Милюкова и личную, трагическую окраску. В 1915 году на фронте, при отступлении русских войск в Восточной Галиции, погиб младший сын Сергей, отправившийся на фронт добровольцем. В армии служил и старший сын Николай — артиллеристом, а затем летчиком (398—399).

      В августе 1915 года в Думе был сформирован  Прогрессивный блок — впервые возникло устойчивое оппозиционное большинство (за его рамками оказались лишь крайне правые и левые). «Автором блока» и его лидером стал Милюков, отмечавший позже, что «это был кульминационный пункт моей политической карьеры». В преддверии создания блока, выступая на открытии думской сессии 19 июля 1915 года, Милюков обозначал возвращение либералов к более активной линии поведения: «Патриотическая тревога народных представителей оказалась, к сожалению, вполне основательна. Тайное стало явным, и все успокоения оказались только словами. Страна словами управляться не может. Народ хочет теперь сам приняться за дело и исправить упущения. В нас он видит первых законных исполнителей своей воли. И он посылает теперь нас с другим определенным наказом: сказать власти всю правду о стране, узнать для страны всю правду о власти и сделать то, что осталось ею недоделано».

      Политики  подразумевали, что блок должен стать  и инструментом предотвращения революции. По выражению Милюкова, объединение  было направлено не только против «верхов», но и против «опасности снизу». Формула оппозиционной тактики — «слова — это дело» — рассматривалась как универсальное средство. Думским политикам, не желающим стихийных революционных выступлений, следует критиковать власть в стенах парламента, бескомпромиссно высказывая претензии от имени народа. Отвергая возможность вмешательства в политическую жизнь «улицы», Милюков и за две недели до Февральской революции, 15 февраля 1917 года, заявлял в Думе: «Наше слово есть уже наше дело. Слово и вотум суть пока наше единственное оружие».

      Главное программное требование блока — создание правительства, способного обеспечивать «единение со всей страной и пользоваться ее доверием». Милюков признавал, что эта формулировка «умышленно неопределенна», но зато позволяет объединить максимум политических течений, в том числе тех, кто выдвигал жесткий лозунг «ответственного министерства» (на его взгляд, заведомо неприемлемый для власти и, следовательно, «революционный»). При этом примечательно, что многие либералы, в том числе Милюков, и сами без энтузиазма смотрели даже на гипотетическую перспективу вхождения думских лидеров в правительство. Взять на себя ответственность за управление страной в столь неблагоприятной ситуации — значит рисковать потерей популярности!

      Совсем  другое дело — разоблачительные популистские выступления с думской трибуны. Осенью 1916 года, в преддверии запланированного на 1 ноября открытия думской сессии, Милюкова волновало то, что «в обществе наблюдается явное падение интереса к Думе». Между тем, как откровенно заявлял Павел Николаевич на заседании парламентской комиссии по военным и морским делам, публичное бездействие и нерешительность повредят политикам, желающим переизбраться в Думу осенью 1917 года: «Жизни этой Думе остался всего один год, и у этой Думы остается в распоряжении только одна сессия, чтобы показать, что она такое. Как она себя покажет в эту сессию и с чем она и явится перед лицом своих избирателей. Ответом же будет 5-я Дума». Поэтому, чтобы не упустить инициативу, думская оппозиция должна активнее следовать политической конъюнктуре. Ключевая тема, подсказываемая запросами массового сознания, — поиски «внутреннего врага». Не нужно отказываться от эксплуатации популярных среди обывателей слухов и легенд, дискредитирующих царскую власть. Как настаивал Милюков при выработке стратегии блока, основной акцент должен делаться на патриотической риторике, на разоблачении «темных сил»: «Сосредоточить напор на Штюрмере (председатель Совета министров и министр иностранных дел. — И. А.)», упоминая, разумеется, и одиозного военного министра Сухомлинова. «Красная нить — наш патриотизм: они не могут довести [войну] до конца», — формулировал Милюков.