Роль трех святых старцев для
русского общества.
О
церковь XIV в. невозможно рассказать
не упомянув деятельность этих трех старцев.
Все они были объединены единой идеей
— идеей возрождения русского народа.
Примерно в сороковых годах четырнадцатого
века, по мнению летописца, произошло три
знаменательных события: из московского
Богоявленского монастыря вызван был
на церковно-административное поприще
скрывавшийся там 40-летний монах Алексий,
тогда же один 20-летний искатель пустыни,
будущий преподобный Сергий Радонежский,
в дремучем лесу поставил маленькую деревянную
келью с такой же церковью, а в Устюге у
бедного соборного причетника родился
сын, будущий просветитель Пермской земли
святой Стефан. Ни одного из этих имен
нельзя произнести, не вспомнив двух других.
Тесная дружба и взаимное уважение соединяли
их друг с другом. Митрополит Алексий навещал
Сергия в его обители и советовался с ним,
желая иметь его своим приемником. Припомним
задушевный рассказ в житие преподобного
Сергия о проезде святого Стефана Пермского
мимо Сергиева монастыря, когда оба друга
на расстоянии 10 с лишним верст обменялись
братскими поклонами.
Историк
Ключевский в своей статье говорил:
«Все три святых мужа, подвизаясь каждый
на своем поприще, делали одно общее
дело, которое простиралось далеко
за пределы церковной жизни и
широко захватывало политическое положение
всего народа. Это дело — укрепление Русского
государства, над созиданием которого
по-своему трудились московские князья
XIV в. Это дело было исполнением завета,
данного русской церковной иерархии величайшим
святителем древней Руси митрополитом
Петром. Еще в мрачное время татарского
ига, когда ниоткуда не поступал луч надежды,
он, по преданию, пророчески благословил
бедный тогда городок Москву, как будущую
церковную и государственную столицу
Русской земли. Духовными силами трех
наших святых мужей XIV в., воспринявших
этот завет святителя, Русская земля и
пришла поработать над предвозвещенной
судьбой этого города. Ни один из них не
был коренным москвичом. Но в их лице сошлись
для общего дела три основные части Русской
земли: Алексий, сын черниговского боярина-переселенца,
представлял старый киевский юг, Стефан
— новый финско-русский север, а Сергий,
сын ростовского боярина-переселенца,
великорусскую средину. Они приложили
к делу могущественные духовные силы.
Это были образованнейшие русские люди
своего века; о них древние жизнеописатели
замечают, что один «всю грамоту добре
умея», другой «всяко писание ветхаго
и новаго завета пройде», третий даже «книги
греческия извыче добре». Потому и удалось
московским князьям так успешно собрать
в своих руках материальные, политические
силы русского народа, что им дружно содействовали
добровольно соединявшиеся духовные его
силы».
Но
в общем деле каждый из трех деятелей
делал свою особую часть. Они
не
составляли общего плана действий,
не распределяли между собой призваний
и подвигов
и не могли этого сделать, потому что были
люди разных поколений. Они хотели работать
над самими собой, делать дело собственного
душевного спасения. Деятельность каждого
текла своим особым руслом, но текла в
одну сторону с двумя другими, направляемая
таинственными историческими силами,
в видимой
работе которых верующий ум прозревает
миродержавную десницу провидения.
Личный долг каждого своим путем
вел всех троих к одной общей
цели. Происходя их родовитого боярства,
искони привыкшего делать с князьями
труды обороны и управления страны, митрополит
Алексий шел боевым политическим путем,
был преемственно главным советником
трех великих князей московских, руководил
их боярской думой, ездил в орду ублажать
ханов, отмаливал их от злых замыслов против
Руси, воинствовал с недругами Москвы
всеми средствами своего сана, карал церковным
отлучением русских князей, непослушных
московскому государю, поддерживая его
первенство, с неослабной энергией отстаивая
значение Москвы, как единственного церковного
средоточия всей политически разбитой
Русской земли. Уроженец г. Устюга, в краю
которого новгородская и ростовская колонизация,
сливаясь и вовлекая в свой поток туземную
чудь, создавала из нее новую Русь, святой
Стефан пошел с христианской проповедью
в Пермскую землю продолжать это дело
просвещения заволжских иноверцев. Так
церковная иерархия благословила две
народные цели, достижение которых послужило
основанием самостоятельного политического
существования русского народа: это —
сосредоточение государственной власти
в московском княжестве и приобщение восточноевропейских
и азиатских иноверцев к русской церкви
и народности посредством христианской
проповеди.
Учреждение патриархии в Москве.
В 80-е гг. XVI в. сложная внутриполитическая
обстановка заставила правительство царя
Федора Ивановича (1584-1598гг.) искать в церковных
верхах более активной поддержки. Вместе
с тем фактический глава этого правительства
боярин Борис Годунов понимал, что для
снятия социального напряжения нужны
эффектные, радостные события, которые
могут отвлечь народ от смут и мятежей.
Таким событием должно было стать учреждение
на Руси патриаршества. Осуществление
этой давней мечты российского духовенства
позволило бы наглядно подтвердить разработанную
еще в начале XVI в. религиозно-политическую
теорию «Москва-Третий Рим», согласно
которой Россия призвана сыграть особую
историческую роль как единственная хранительница
«истинного христианства».
Используя все возможные средства,
московские правители заставили Иеремию,
патриарха Константинопольского, в январе
1589 г. поставить митрополита Московского
Иова в сан патриарха. Вслед за этим несколько
епископов стали архиепископами, а четыре
архиепископа – Новгородский, Ростовский,
Казанский и Крутицкий – были возведены
в достоинство митрополитов.
Столь высокое положение главы
русской церкви давало патриарху
возможность попытаться вновь
занять независимую позицию по
отношению к царской власти. И
такие попытки предпринимались,
как только складывались благоприятные
обстоятельства, а на патриаршем престоле
оказывался энергичный и властный человек.
Фактически правителем России был патриарх
Филарет (1619-1633гг.), отец царя Михаила Романова
(1613-1645гг.). Впоследствии ту же роль пытался
сыграть патриарх Никон (1652-1658гг.), однако
после долгой тяжбы он был низложен и сослан
в отдаленный Ферапонтов монастырь. Стремясь
уменьшить экономическое могущество отдельных
иерархов, правительство царя Алексея
Михайловича (1645-1676гг.), и его ближайших
преемников добивались увеличения числа
епархий и соответственно сокращения
их размеров. Если в середине XVII в.в составе
Русской Православной церкви насчитывалось
13 епархий, то к концу столетия – уже 23.
Европейское
влияние на раскол в русской
православной церкви.
В переломные
моменты Российской истории принято
искать корни происходящего в
ее далеком прошлом. Действительно,
тысячелетняя история России таит немало
загадок. Но среди множества
проблем есть главная, являющаяся
одинаково актуальной, как несколько
веков назад, так и теперь, на пороге
XXI века. И эта главная проблема
российской истории - выбор пути развития.
Как отвечали историки XIX века, специфика
нашей страны - ее расположение
на границе Европы и Азии. Со времен
первых нормандских князей, призванных
на Русь, и до наших дней идет борьба
между европейским и восточным влиянием,
борьба, которая, на мой взгляд, в конечном
счете, и определяет исторический петь
нашей страны.
Традиционно в народном сознании,
как и в исторической науке, считается,
что решающий шаг в сторону европейского
пути был сделан при Петре I в начале XVIII
века. Это истина, вряд ли нуждающаяся
в подтверждении. Но при этом сам процесс
выбора пути обычно связывается с личностью,
инициативой, силой воли царя, первого
императора России Петра I. Роль великой
личности в истории неоспорима, но этот
факт мало, что дает нам в осмыслении исторического
пути нашей страны, ее перспектив. Для
нас важно знать, как складывались предпосылки
поворота истории страны, какие факторы
(наряду с сильными личностями) влияли
на этот процесс.
Первые шаги навстречу европейским
традициям были сделаны при
его отче царе Алексее Михайловиче.
И эти шаги еще мало что
значили. Да и главное событие
истории России середины XVII века - церковный
раскол - выглядит бесконечно далеким
от этих шагов. Традиционно в книгах по
истории, в учебниках раскол рассматривается
либо как внутрицерковное явление, либо,
в крайнем случае, как отражение кризисного
состояния общественного сознания (которое,
безусловно, было в первую очередь религиозным).
На этом фоне большой интерес
представляет концепция величайшего
историка России XIX века Ключевского,
который рассматривал раскол
как отражение глубокой
борьбы в российском обществе
в связи с началом европейского влияния
и стремлением церкви это влияние не допустить.
Именно в этом контексте рассматривается
проблема европейского влияния и церковного
раскола.
Начало западного влияния.
Источник
этого влияния - недовольство своей жизнью,
своим положением, а это недовольство
происходило из затруднения,
в котором оказалось московское правительство
новой династии и которое отозвалось
с большей или меньшей тягостью
во всем обществе, во всех его классах.
Затруднение состояло в невозможности
справиться с насущными потребностями
государства при наличных домашних средствах,
какие давал существующий порядок,
т. е. в сознании необходимости новой перестройки
этого порядка, которая дала бы не достававшие
государству средства. Такое затруднение
не было новостью, не испытанной
в прежнее время; необходимость такой
перестройки теперь не впервые почувствовалась
в московском обществе. Но прежде
она не приводила к тому, что случилось
теперь. С половины XV в. московское
правительство, объединяя Великороссию,
все живее чувствовала невозможность
справиться с новыми задачами, поставленными
этим объединением, при помощи старых
удельных средств. Тогда оно и принялось
строить новый государственный порядок,
понемногу разваливая удельный. Оно
строило этот порядок без чужой помощи,
по своему разумению, из материалов,
которые давала народная жизнь, руководствуясь
опытом и указаниями своего прошлого.
Оно еще верило по-прежнему в неиспользованные
заветы родной страны, способные
стать прочными основами нового порядка.
Поэтому эта перестройка только укрепляла
авторитет родной старины, поддерживала
в строителях сознание своих народных
сил, питала национальную самоуверенность.
В XVI в. в русском обществе сложился даже
взгляд на объединительницу Русской земли
Москву, как на центр и оплот всего
православного Востока. Теперь
было совсем не то: прорывавшаяся во всем
несостоятельность существующего порядка
и неудача попыток его исправления
привели к мысли о недоброкачественности
самых оснований этого порядка, заставляли
многих думать, что истощился запас
творческих сил народа и доморощенного
разумения, что старина не даст пригодных
уроков для настоящего и потому у нее нечего
больше учиться, за нее не для чего больше
держаться. Тогда и начался глубокий перелом
в умах: в московской правительственной
среде и в обществе появляются люди, которых
гнетет сомнение, завещала ли старина
всю полноту средств, достаточных для
дальнейшего благополучного существования;
они теряют прежнее национальное самодовольство
и начинают оглядываться по сторонам,
искать указаний и уроков у чужих людей,
на Западе, все больше убеждаясь в его
превосходстве и в своей собственной
отсталости. Так, на место падающей
веры в родную старину и в силы народа
приходит уныние, недоверие к своим
силам, которое широко растворяет
двери иноземному влиянию.
Трудно сказать, отчего произошла
эта разница в ходе явлений
между XVI и XVII вв. Вероятнее всего,
разница произошла оттого, что изменилось
отношение к западноевропейскому миру.
Тогда в XVI и XVII вв. на развалинах феодального
порядка создались большие централизованные
государства; одновременно с этим
и народный труд вышел из тесной сферы
феодального поземельного хозяйства,
в которую он был насильно
заключен прежде. Благодаря географическим
открытиям и техническим изобретениям
ему открылся широкий простор для деятельности,
и он начал усиленно работать на новых
поприщах и новым капиталом, городским
и торгово-промышленным, который вступил
в успешное состязание с капиталом феодальным,
землевладельческим. Оба этих факта,
политическая централизация и городской,
буржуазный индустриализм, вели за
собой значительные успехи, с одной
стороны, в развитии техники административной,
финансовой и военной, в устройстве постоянных
армий, в новой организации налогов, в
развитии теорий народного и государственного
хозяйства, а с другой - успехи в развитии
техники экономической, в создании торговых
флотов, в развитии фабричной промышленности,
в устройстве торгового сбыта и кредита.
Россия не участвовала во всех этих успехах,
тратя свои силы и средства на внешнюю
оборону и на кормление двора, правительства,
привилегированных классов с духовенством
включительно, ничего не делавших и
неспособных что-либо сделать для экономического
и духовного развития народа. Поэтому
в XVII в. она оказалась более отсталой
от Запада, чем была в начале XVI в. Итак,
западное влияние вышло из чувства национального
бессилия, а источником этого бессилия
была все очевиднее вскрывавшаяся в войнах,
в дипломатических отношениях, в торговом
обмене скудность собственных материальных
и духовных средств перед западноевропейскими,
что вело к сознанию своей отсталости.
Западное влияние, насколько
оно воспринималось и проводилось правительством,
развивалось довольно последовательно,
постепенно расширяя поле своего действия.
Эта последовательность исходила из желания,
скорее из необходимости для правительства
согласовать нужды государства, толкавшие
в сторону влияния, с народной психологией
и собственной косностью, от него отталкивавшими.
Правительство стало обращаться к иноземцам
за содействием, прежде всего для удовлетворения
наиболее насущных материальных своих
потребностей, касавшихся обороны
страны, военного дела, в чем особенно
сильно чувствовалась отсталость. Оно
брало из-за границы военные, а потом
и другие технические усовершенствования
нехотя, не заглядывая далеко вперед,
в возможные последствия своих начинаний
и не допытываясь, какими усилиями
западноевропейский ум достиг таких
технических успехов и какой взгляд на
мироздание и на задачи бытия направлял
эти усилия. Понадобились пушки, ружья,
машины, корабли, мастерства. В Москве
решили, что все эти предметы безопасны
для душевного спасения, и даже
обучение всем этим хитростям было признано
делом безвредным и безразличным в нравственном
отношении: ведь и церковный устав
допускает в случае нужды отступление
от канонических описаний в подробностях
ежедневного обихода. Зато в заветной
области чувств, понятий, верований, где
господствуют высшие, руководящие
интересы жизни, решено было не уступать
иноземному влиянию ни одной пяди.