Фридрих Ницше

     Бытие есть манифест, проявление; и эта манифестация есть великое громыхание и возбуждение смысла. Но смысл не дешифруем напрямую. Он не хранит ничего от потустороннего, - и напрасно вглядываться в его подоплеку в поисках умопостигаемой основы, проступающей за мерцанием являющего. Интуицией или умозрением не ухватить его, и уж подавно не синтезировать в логическую систему. Сама идея единства – логическая система – уже, собственно, продукт интерпретации, и не может служить непосредственной очевидностью. Поскольку явление бытия есть «текст», а не картинка (призванная продемонстрировать свое содержание наивному восприятию или умозрению философа), оно двусмысленно по существу: оно утаивает ровно настолько, насколько открывает, это непрозрачное откровение, затуманенный смысл – короче, загадка. В силу этой неоднозначности, Ницше и назовет явление маской или вуалью.

Еще раз: эта маска не скрывает никакой  трансцендентной реальности. Ошеломленный таким специфическим положением дел, философ впадает в искушение  рассечь тягучую непрерывность  феноменов (этот длящийся поток, чьи диссонансы сливаются, а контрасты смешиваются) путем отделения ясного от смутного, бытия от его видимости. Думая, что ему по силам быть мудрым в обращении с феноменами, метафизик попадается к ним в ловушку – ибо феномены обманчивы: они кажутся масками, которые легко срываются или спадают, стоит лишь применить к ним наш критический разум, ориентированный на противоречия реального мира. Но этому точно не бывать! Явление маскирует то, что оно манифестирует, не оставляя нам возможности отслоить иллюзию от манифестации. Феномен есть маска; он превращает собственное появление в видимость, в призрак – то есть он возникает как притворство. По ту сторону его может быть обнаружено ничто – то ничто, которое, помимо прочего, должно еще квалифицироваться как метафизическое отрицание феноменального бытия: ничто нигилизма.

Мы должны признать, что в этой двусмысленности  феноменов есть нечто чреватое заблуждением и досадное для человеческого  ума. Но, вместо возмущения этой «пародией» на осмысленный порядок, Ницше советует задаться вопросом: что именно в человеке приходит в негодование и протест? Ответ состоит в том, что разум желает узнавать свои собственные логические категории внутри феноменов. Но, в конце концов, почему реальный мир должен быть к услугам разума и логики? И что, если явления непосредственно адресуют эту поэму мира нашему эстетическому вкусу, нашей воле к искусству?

Пытаться  подражать Пармениду, отвергая воспринимаемые явления ради абсолютного бытия (должного целиком соответствовать  принципу тождественности) значило бы заменять явленное (мир явлений) – признаваемое пока еще подлинной, хотя и иррациональной манифестацией реальности – на фикцию, на неадекватную явленность, на воображаемую явленность:

«Явленное, как я понимаю его, - это истинная и уникальная реальность вещей; это то, чему принадлежат все существующие предикаты и что в какой-то мере лучше всего обозначалось бы суммой этих предикатов, даже включая сюда противоположные предикаты. Но это слово откровенно обозначает реальность, неприступную для логических операций и разграничений; таковы уж отношения «явленного» с «логической истиной», которая - сие должно быть прибавлено – возможна лишь в воображаемом мире. Я не утверждаю, что явленное противоположно «реальности», напротив, я считаю, что оно и есть реальность, которая противостоит превращению актуального в воображаемый «действительный мир». Если бы было дано точное имя этой реальности, она бы называлась «волей к власти». Тогда бы данное ей имя пришло бы в соответствие с ее имманентной сутью, а не с изменчивостью, неуловимостью и текучестью ее природы».

      Такая концепция жизни имеет, конечно, мало общего с биологией. Скорее, для Ницше, жизнь определяет сущность интерпретируемого бытия в той мере, в какой последнее задействует защитную маску обманов. Обманы тогда обозначают собственно порядок явлений – т.е. текстуру текста, хаотический конгломерат значений. Именно обманы, коль скоро это явление маскирует собственную природу: оно создает из иллюзии истины поверхность для устрашающей бездны - и поскольку это иллюзия, истина оказывается не столько провозглашенной (даже когда кажется таковой), сколь отклоненной.

Если  маска (жизнь) отличает интерпретированное бытие, тогда бытие в его интерпретирующем аспекте есть авторитарное введение смысла, смысло-придавание: потому, будучи сравненной с текстом, интерпретация выступает как «творение»(«созидание»). Жизнь и искусство – вот два слова, которые отличают единое творческое действие: а именно, действие упорядочивания хаоса, стабилизацию становления и изобретение категорий, посредством которых бездна истины может быть организована в разнообразие форм и сочетаний.

Сходство  натур завоевателя, законодателя и  художника – везде один и тот  же путь материального самовыражения… Метафизика, религия, мораль, наука – все это лишь продукты его воли к искусству, к обману, к парению над «истиной», к отрицанию «истины». Сама эта способность, благодаря которой он преступает реальность с помощью обманов - это артистическая способность человека par exellence – и он разделяет ее со всем сущим. 
 
 

Заключение.

    Таким образом, мы видим, что в развитии философских взглядов Фридриха Ницше можно выделить три следующих друг за другом этапа: активное  освоение культуры   прошлого   –    литературы,    истории,    философии,    музыки, сопровождавшееся  романтическим  поклонением  античности;   критика   основа западноевропейской  культуры  (“Странник  и  его  тень”,  “Утренняя  заря”, “Весёлая наука”), сведение счетов с кумирами  XIX  века;  период  написания “Заратустры”, учение о “сверхчеловеке” (начиная с 1881 года). В течение каждого из этих периодов Ницше испытывал разные  по  своему содержанию переживания, и с каждым периодом  философ  накапливал  бесценный опыт, совершенствуя вместе с тем своё учение и  рассматривая  всё  новые  и новые взгляды на жизнь. Изучив историю становления взглядов  этого  философа,  мы  смогли  не только углубить своё понимание и видение его идей, но также в  который  раз убедиться  в  уникальности   неповторимого   таланта   Фридриха   Ницше   и гениальности выражения им своих взглядов.

    Противоречивое творчество Ф. Ницше занимает особое место между современностью и прошлым. Его сложное наследие включает черты уходящей европейской культуры XIX в. и будущей постмодернистской цивилизации, которая уже наступила.

    Многие философы не понимали и не принимали творчество Ницше всерьез. Некоторые интерпретаторы видели в его работах полное отрицание традиционной философии, а его самого воспринимали как радикального нигилиста, занятого полным разрушением философии как особого явления культуры. Другие толковали творчество Ницше совершенно иначе: как попытку фундаментальной переориентации философского мышления.

Человек повседневности живет в мире всевозможных ограничений, смысла которых он часто  не понимает, да и не должен понимать. Его дело - «копошиться в земле», обеспечивая материальное благополучие избранных. Почему так? Потому что от природы (по существу, можно было бы сказать «от Бога» - это одно из многих скрытых противоречий у Ницше) он создан «стадным животным», заботящимся лишь об «интересах желудка»: «Жрать клецки, пить до упаду и потеть в постели».