Философия жизни Ницше

     Несовпадение  двух миров - реального мира жизни и мира человеческого - есть только одно из проявлений тирании познания и науки. Но и из него вытекает, согласно рассуждениям Ницше, немало пагубного для человека и самого мира. Человек трактует мир как подчиненный законам чисел - и заблуждается, ибо эти законы изобретены им самим и имеют силу лишь для человеческого действия. Человек толкует себя, свою сущность как подчиненную законам логики - и опять глубоко заблуждается, ибо «природу человека нельзя сделать чисто логической». Все подобные обвинения адресованы, разумеется, не простому, живущему обычной жизнью и ее заботами человеку. Они направлены против тех, кто для культуры и человечества создает, пропагандирует соответствующие ценности. Это прежде всего философы, писатели, религиозные деятели и мыслители – «старая элита», чьи ценности, правила, чьи мораль и религия насквозь фальшивы, враждебны жизни и должны быть убраны с пути непрерывного становления человеческого рода. До сих пор путь, пройденный человечеством как специфической, не чисто природной целостностью, был - в масштабах истории - чрезвычайно кратким. И потому неудивительно, что сделано так много ошибок, что человек и человечество не приблизились к постижению самих себя, своего предназначения в Великом Становлении, Вечном круговороте вселенной. 

3. Нигилизм. Переоценка ценностей.

     Ницше выступает как «радикальный нигилист» и требует кардинальной переоценки ценностей культуры, философии, религии. «Европейский нигилизм» Ницше сводит к некоторым основным постулатам, провозгласить которые с резкостью, без страха и лицемерия считает своим долгом. Эти тезисы: ничто больше не является истинным; бог умер; нет морали; все позволено. Надо точно понять Ницше - он стремится, по его собственным словам, заниматься не сетованиями и моралистическими пожеланиями, а «описывать грядущее», которое не может не наступить. По его глубочайшему убеждению (которое, к сожалению, никак не опровергнет история заканчивающегося XX в.), нигилизм станет реальностью по крайней мере для последующих двух столетий. Европейская культура, продолжает Ницше свое рассуждение, издавна развивается под игом напряжения, которое растет от столетия к столетию, приближая человечество и мир к катастрофе. Себя Ницше объявляет «первым нигилистом Европы», «философом нигилизма и посланцем инстинкта» в том смысле, что он изображает нигилизм как неизбежность, зовет понять его суть. Нигилизм может стать симптомом окончательного упадка воли, направленной против бытия. Это «нигилизм слабых». «Что дурно? - Все, что вытекает из слабости» («Антихрист». Афоризм 2). А нигилизм сильных может и должен стать знаком выздоровления, пробуждения новой воли к бытию. Без ложной скромности Ницше заявляет, что по отношению к «знакам упадка и начала» он обладает особым чутьем, большим, чем какой-либо другой человек. Я могу, говорит о себе философ, быть для других людей учителем, ибо знаю оба полюса противоречия жизни; я и есть само это противоречие... А то, что его философия, не понятая эпохой, принадлежит к числу «несвоевременных размышлений», никого не должно смущать, ибо нет ничего более своевременного, чем умение мыслителя преодолеть свое время, диктат его ценностей.

     К переоценке ценностей Ницше звал своих читателей уже в ранних работах. Так, «Человеческое, слишком человеческое» он начинает в Искренней, исповедальной манере. Ницше рассказывает о своем духовном становлении, о страстном увлечении Вагнером и Шопенгауэром и столь же страстном отказе от их (и других мыслителей) идей и доктрин. А это порождает вопрос, который Ницше обращает к себе и к своим читателям: «...сколько лживости мне еще нужно, чтобы сызнова позволить себе роскошь моей правдивости?». В чем же удел мыслителя, отказавшегося от лжи, фальши устаревших, догматизированных воззрений? Стать из-за переоценки ценностей унылым, лишенным чувства юмора философом и морализатором-одиночкой? Нет, отвечает Ницше. Везде рождаются, хотя и в великих муках и постепенно, «свободные умы» и обновленные души. Они движутся навстречу друг другу. «Какие узы крепче всего? Какие путы почти неразрывны? У людей высокой избранной породы то будут обязанности - благоговение, которое присуще юности, и нежность ко всему, издревле почитаемому и достойному, благодарность почве, из которой они выросли, руке, которая их вела, храму, в котором они научились поклоняться...». Но потом приходит тяготение к «великому разрыву», выраженному в виде тревожного вопроса: «...Нельзя ли перевернуть все ценности? и, может быть, добро есть зло? а Бог - выдумка и ухищрение дьявола? И может быть, в последней основе все ложно? И если мы обмануты, то не мы ли, в силу того же самого, и обманщики?». Намеченная здесь идея переоценки ценностей духовной аристократией нового типа развита в последующих произведениях, особенно в «Заратустре». 
 

4. «Так говорил Заратустра». Идея сверхчеловека.

     «Так говорил Заратустра» - это, пожалуй, самое влиятельное и специфическое произведение Ницше - почти не поддается сколько-нибудь адекватным пересказу и изложению, если таковые должны быть краткими. Подзаголовок книги парадоксален: «Книга для всех и ни для кого». Имя «Заратустра» взято из восточных легенд и верований - с несомненной целью подчеркнуть отличие «жизненной мудрости», проповедуемой Заратустрой, от типично европейских норм, ценностей, догматов.

     Завязка и стиль книги таковы. Когда  Заратустре исполнилось тридцать лет, он покинул родину и ушел в горы, десять лет наслаждаясь одиночеством. Но вот он пресытился своей мудростью, сердце его обратилось к солнцу за напутствием и благословением сойти вниз, к людям. Он спустился с гор и встретил старца, который в отшельничестве своем искал Бога. Старец сразу заметил: чист взор Заратустры, на лице его нет отвращения. Не оттого ли идет он так, словно танцует? Старец, узнав о намерении Заратустры идти к людям, уговаривает его остаться в лесу. Но Заратустра отвечает: «Я люблю людей». И расставаясь со святым старцем, думает: «Возможно ли это?! Этот святой старец в своем лесу еще не слыхал о том, что Бог умер!».

     Общение Заратустры с людьми - это серия искусно нарисованных Ницше житейских картинок и рассказанных Заратустрой притч морального, психологического, философского содержания. Так, расставшись со старцем, Заратустра устремился в город, который был за лесом. Народ собрался на базарной площади, чтобы поглазеть на плясуна на канате. Перед представлением Заратустра обратился к народу с речью-проповедью, которая должна была «учить о сверхчеловеке». В чем, как оказалось, смысл этого поучения? Природа развивается от червя к человеку, «но многое в вас, - обращается Заратустра к слушателям, - осталось от червя. Когда-то были вы обезьянами, и даже теперь человек больше обезьяна, чем иная из обезьян». Близость человека к природному, животному миру несомненна. Человек - сын земли. «Будьте верны земле», - проповедует Заратустра и уточняет: «но разве я велю вам стать призраком или растением?» Верность земле означает только, что нельзя верить «неземным надеждам». Это намек на религию, что снова заставляет Заратустру повторить: «Бог умер».

     Еще Кьеркегор бросил религии обвинение: «Христианский мир убил Христа». Почти те же слова Ницше вкладывает и в уста Заратустры, и одного из персонажей произведения «Веселая наука»: «Где Бог? - воскликнул он. - Я скажу вам! Мы его убили - вы и я! Все мы убийцы!.. Бог умер! Бог мертв!» (Афоризм 125). Вера в христианского Бога, заключал Ницше, более не заслуживает доверия. Кьеркегор был человеком религиозным - он стремился обновить христианскую веру, возвратившись к ее евангельским первоистокам и отринув скомпрометировавшие себя позднейшие практику и учения церкви. Ницше, на первый взгляд, подходил к критике христианской религии и церкви решительнее и хладнокровнее. Но и его антихристианские настроения отмечены противоречиями и своего рода болезненным надрывом. Бунт против христианской веры и церкви давался этим интеллектуалам XIX в. ценой страданий, внутреннего душевного разлада. В «Заратустре» Ницше, кстати, замечает: «Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но БОГ умер, и вместе с ним умерли и эти хулители». А что же человек? В проповеди Заратустры высказаны самые резкие обвинения в адрес людей: «Разве ваша душа не есть бедность и грязь и жалкое довольство собой?», поистине человек - это грязный поток. Люди твердят о добродетели, справедливости, но для того чтобы действительно достигнуть их, человек «должен быть пламенем и углем», т.е. сверхчеловеком. «Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчелрвеке; он - эта молния, он - это безумие». И пока Заратустра говорил так, толпа думала, что речь шла о канатном плясуне, и стала кричать, «чтобы его наконец-то показали. И все принялись смеяться над Заратустрой. Так начались речи Заратустры - речи-проповеди, речи-иносказания. О чем только ни говорил Заратустра!

     Он  рассказал о «трех превращениях духа»: сначала дух сделался верблюдом, потом верблюд превратился во льва, а лев стал дитятей. Смысл этих символических превращений: сначала дух хочет испытать тяжесть своей ноши, хочет, чтобы его навьючили, подобно верблюду, и спешит в пустыню свою. Потом дух хочет обрести свободу и, подобно льву, стать господином. Однако дух-лев скоро понимает, что, наслаждаясь свободой, он не может стать духом-созидателем. Символ дитяти означает полное обновление духа, начальное движение, священное утверждение».

     О разных типах людей повествовал  Заратустра « о тех, кто устремляется мыслью в потусторонние миры, о презирающих тело, о любящих войну. Он повествовал «о тысяче и одной цели»: перевидев много стран и народов, Заратустра убедился, что доброе у одного народа у другого народа считается злым. Люди не понимают друг друга. Они твердят о любви к ближнему, но любят только самих себя. Многие парадоксальные жизненные устремления обсуждает Заратустра « одни цепляются за жизнь, другие постоянно одержимы мыслью о смерти. Ни одну установку Заратустра не отвергает с порога, находя в ней хоть что-нибудь жизненное и правдоподобное. Но всегда находится решение, соответствующее учению Заратустры, а значит, главным устремлениям сверхчеловека. И потому образ сверхчеловека постоянно уточняется и обретает новые краски. 

5. Непрекращающийся спор о Ницше.

     Проблема  сверхчеловека - один из главных пунктов в горячем споре о Ницше, который начался еще в прошлом веке и не ослабевает до сего времени. Другие пункты - вопросы о добре и зле, о христианстве и его морали сострадания, о гуманизме и демократии. В споре вокруг трактовки этих тем у Ницше уже выявились два противоположных подхода.

     Сторонники  первого, резко критического подхода  к философии Ницше характеризуют ее как философию аморализма, антигуманизма, антидемократизма, как защитницу аристократизма и даже милитаризма. Ссылаются также на то, что в XX в. ницшеанство использовалось германским нацизмом и другими идеологиями, оправдывавшими войну, насилие, покорения одними народами других, расовую ненависть. Любопытно, что сторонники этого взгляда используют некоторые обобщающие формулировки самого Ницше. Ибо он охотно именовал себя не только нигилистом, но и «имморалистом», не скрывал своей вражды к христианству, демократии, гуманизму, к «противоестественной морали», к идеалам и «кумирам», как они сформировались в истории европейского человечества. Особенно часто критики Ницше приводят его действительно сомнительные высказывания, которые квалифицируются как «человеконенавистнические».

     «Что хорошо? - Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.

     Что дурно? - Все, что происходит из слабости.

     Слабые  и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом.

     Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым («Антихрист». Афоризм 2).

     Критики не могут простить Ницше того, что  он, в энергичных выражениях повествуя о таком несомненном историческом факте, как впадение в варварство так называемых благородных рас (римской, арабской, германской, японской знати, скандинавских викингов), говорил о вырывавшемся наружу «хищном звере» не только без особого осуждения, но даже как бы и с оттенком благоговейного ужаса. «Хищный зверь» - это «роскошная, похотливо блуждающая в поисках добычи и победы белокурая бестия; этой скрытой основе время от времени потребна разрядка, зверь должен выходить наружу, зананово возвращаться в заросли...» («К генеалогии морали». Афоризм 11).

     И хотя Ницше прозорливо замечает: «Может быть, совершенно правы те, кто не перестает страшиться белокурой бестии, таящейся в глубинах всех благородных рас, и держит перед нею ухо востро», - но тут же добавляет, что не менее опасен «пресмыкающийся человек», «ручной человек», который вышел на авансцену истории и «уже сноровился чувствовать себя целью и вершиной, смыслом истории, «высшим человеком»...».

     Правда, о «свирепствах» «германской белокурой бестии», некогда наводившей на Европу «неизгладимый ужас», Ницше говорил уже без всякого восторга. Он скорее предупреждал о том, что в XX в. стало очевидным фактом: за фасадом цивилизации скрывается почти «животное» варварство, готовое к разрушению и насилию. Но немецкие нацисты, создавшие культ «белокурой бестии», предпочитали не вдаваться в тонкости ницшевского текста. Впрочем, многие критики, далекие от нацизма, следуют его примеру, когда просто протягивают нить от философии Ницше к германскому расизму.

     Против  этот решительно возражают сторонники второго подхода. Они считают  необходимым объективно выявлять противоречивость, неоднозначность философии Ницше, истоки и определенную оправданность его критических идей, направленных против традиционных религиозных, моральных, философских воззрений. Рассмотрим некоторые из этих идей Ницше, не теряя из виду их дискуссионность и спорность.